Предыдущую статью о «тревожных тенденциях» в Церкви пришлось закончить словами «это предмет для другого разговора».
Основной движущей силой сегодняшнего общества, самым активным принципом его существования стал грех
Напомним, что речь шла о все более проявляющемся в общественном сознании протестантском отношении к Церкви, подмене христианства христианскими ценностями и атрибутикой. И предлагалось «найти человека, группу людей, которые бы от имени Церкви рискнули в христианских, православных категориях четко обозначить, отмерить начало и границы новой эпохи, в которую мы входим, и тем самым делегитимизировать для начала тихую реформацию. А затем уже воссоздавать потребность в христианстве, а не его ценностях и атрибутах, во Христе, а не частице Его хитона или креста». Почему это важно и необходимо?
Основной движущей силой сегодняшнего общества, самым активным принципом его существования стал грех, пропаганды которого не стесняются, как не стесняются выставлять напоказ пороки. Государство сегодня, поддавшись ложному, отравляющему обаянию «свободы», понимаемой как многовариантность поведения, не воспитывает человека, то есть борется не с грехом, а только лишь с его последствиями. И то только в рамках существующего законодательства.
То есть то, что не нарушает юридический закон, а всего лишь попирает закон морали, не является ни грехом, ни преступлением. Таким образом, сегодня только Церковь может противопоставить накопленное ею духовное богатство и огромный опыт той стихии греха и порока, которой охвачен современный «цивилизованный» мир. И она не просто «может», она обязана это сделать.
Христианство по праву называют вызовом современному миру, и оно всегда было этим вызовом, было безумием и абсурдом, с точки зрения мира, тем оселком, на котором проверялись все самые надежные и устоявшиеся концепции, теории, взгляды. Именно поэтому в истории человечества возникали периоды, когда на Христа восставали тысячи людей, напуганные тем, чему он учил и к чему призывал.
Восставали, понимая, что, как говорил отец Александр Шмеман, «если Он хоть в чем-то прав, то, значит, они неправы во всем». Этот вызов Христа и Его Церкви миру заставлял рисковать и жертвовать собой сотни людей, становиться по слову апостола Павла «юродивыми Христа ради».
Проблема греха в современном мире является закономерным продолжением еще одной проблемы сегодняшнего общества – его антропоцентризма, утвержденного Фихте, Гегелем, Марксом, Ницше и многими другими.
#{quote3}Любование гордо звучащим человеком на рубеже прошлого и позапрошлого столетий, его мнимыми сверхвозможностями позволило иначе оценить потенциал человека, развить в нем самые разные качества, серьезно двинуть вперед общественный прогресс, но не сделало главного. Не смогло избавить его от смерти, хотя тот же Н. Федоров серьезно думал об этом (сегодня, кстати, новый виток технического прогресса опять ставит перед собой эту задачу).
Кроме того, вера в сверхвозможности человека, закономерно приводившая к культу того, что эти сверхвозможности давали, – вещей, предметов, творений рук, – имела своим закономерным следствием возрождение архаического, языческого отношения к миру.
Заключалось это возрождение не только в стремлении свергать отживших свое и отслуживших богов, но, прежде всего, в исчезновении личности, растворении ее в продуктах человеческой деятельности.
Человек перестал быть самодостаточным, перестал быть личностью, а стал тем, что он ест, что он пьет, в чем он живет, ходит или ездит по улицам. Показательный пример дает искусство. Можно обратить внимание на отсутствие личности в языческом искусстве африканских бушменов или восточных славян, где доведено до совершенства искусство орнамента (геометрического, ленточного и растительного), но почти никогда нет человека или он очень условен, схематично намечен.
А затем взглянуть на т. н. «современное искусство», состоящее из кружочков, квадратиков, пятен, «черт и рез», среди которых почти никогда нет человека или опять же он предельно схематизирован. Прямым последствием этого было то, что распавшийся на мелкие части человек возненавидел все цельное, возникла, по словам Ханса-Магнуса Энценсбергера, «злоба к целому и неповрежденному, ненависть ко всему, что работает». Ведь грех – это и есть доведение частности, детали, фрагмента до полноты целого, подмена целого этим фрагментом, сознательное сужение поля зрения.
Антропоцентризм, приведший к исчезновению личности (то есть главного), подмене целого его частью, закономерно на следующем – структуралистском – этапе привел к тому, что было объявлено сначала о том, что человека нет, а есть марионетка, приводимая в действие чем угодно, а затем было заявлено о «смерти человека» (М. Фуко), ибо все живое вне Христа умирает. Безысходность и отчаяние, тень которых легла на европейское общество после этого «открытия», заставили крупнейших западных интеллектуалов (У. Эко, Р. Вакки, М. Маффесоли и др.) открыто провозгласить наступление средневековья в худшем из его смыслов. На теле умершего человека закопошились черви, питающиеся плодами распада (достаточно включить телевизор), а возникновение интернета лишь усилило ощущение смерти человека, возникновения сетевого симулякра на его месте.
Поэтому главный вопрос, который неизбежно возник после констатации «смерти человека», состоял в том, что с образовавшейся на месте человека пустотой надо либо согласиться, либо чем-то ее заполнить, вытеснив оттуда все сетевые фантомы.
Сегодня выполнить все эти задачи способна только христианская церковь. Именно христианство, утвердившее две тысячи лет тому назад личностное восприятие Бога, может вернуть человеку осознание исключительности и неповторимости своей собственной личности. А вместе с этим вернуть человеку важнейший критерий, по которому следует строить свою собственную жизнь, – закон Любви, противопоставив его закону силы. Она может заменить подобносущие людей, утвержденное секулярной эпохой и основанное на «уважении к людям», на единосущие людей в Любви.
Именно Церковь может поставить у истоков новой эпохи, где мы все находимся, личность, человека, который обозначит вектор развития этой эпохи, задаст ее координаты. Августин Блаженный обозначил переход от человека античности к человеку христианства, к человеку Средних веков. Иммануил Кант стоял у истоков человека Нового времени. Кто стоит сегодня у истоков человека информационной эпохи?
На этот вопрос сегодня может ответить только Церковь. Она же может сформулировать новые смыслы, отобрать из старого все то, что может пригодиться в будущем, как она в свое время отобрала все лучшее из античного наследия. Именно она может выстроить взаимоотношения двух градов – земного и Божьего, как это сделал в свое время Августин Иппонийский.
Этого ответа в той или иной форме ждут многие. Роберто Вакка, считающий, что мы вступили в «новое Средневековье», призывает «подумать о том, чтобы запланировать создание аналога монашеских общин, которые уже сегодня учились бы поддерживать и передавать в обстановке такого упадка научные и технические знания, необходимые для возрождения».
Ю. Хабермас писал о том, что в постсекулярную эпоху Церкви должны брать на себя роль интерпретирующих сообществ, тем более что, по словам теолога Джона Милбэена, «капитализм есть атеизм и нигилизм». А поскольку сегодня в чистом виде нет ни того, ни другого, значит, нет и капитализма в той традиционной форме, в которой он существовал. Церковь должна сохранить тягу и любовь к знанию, которое сегодня остро необходимо для того, чтобы расставить по местам и осмыслить ту массу продуктов человеческого ума, которую мы видим сегодня.
«Для этого нужно воображение и мифологическое мышление», – писал Ю. Каграманов, и все это есть у Церкви. Так же, как у Церкви (об этом говорилось выше) есть опыт точно избавляться от лишнего и ненужного, что сегодня, на рубеже эпох, остро необходимо, чтобы не втаскивать за собой в будущее то, что наверняка не пригодится. Тем более что, по словам Германа Люббе, пребывание в настоящем сегодня все более сокращается. Значит, все меньше времени остается для раздумий.
Сделать все это Церкви (как на Западе, так и на Востоке) сегодня серьезно мешает боязнь секулярного общества, опасение, что реформирование секулярного социума неизбежно приведет к секулярному реформированию Церкви, то есть ее протестантизации. Опасность этого действительно есть, о чем уже приходилось говорить, но иначе просто невозможно.
Существует письмо французских епископов, которые, выступая против католических фундаменталистов, жаловавшихся на «проклятое время» и «секулярность», говорили о том, что, напротив, это время есть Божий дар и нам надо его использовать. Ибо секулярное пространство дано нам не как наказание, а как возможность говорить.
Нужно понимать, что если Церковь сегодня не будет рисковать, другие будут рисковать без нее. А значит, будут определять повестку дня, перспективы будущего.
Источник: Блог Бориса Якеменко
