«Великая разница»

@ из личного архива

23 января 2013, 17:00 Мнение

«Великая разница»

Чем была «та страна» для тех, кто уезжал после 1917-го? Москва златоглавая, конфетки-бараночки, словно лебеди саночки, пушкинская метель, гоголевская шинель, бунинские пряные сосновые стволы, «Прощание славянки»? А что оставляют эти?

Елена Кондратьева-Сальгеро Елена Кондратьева-Сальгеро

журналист (Франция), главный редактор парижского литературного альманаха «Глаголъ»

Раньше все было проще. Одна родная и широкая страна. Одна идея. Одна великая и сплоченная партия. Один могучий и неделимый президиум, члены которого казались одним настолько большим и невнятным лицом, что их совершенно не обязательно было четко различать между собой. Для этого вполне хватало любимых анекдотов: например, про то бревно, которое Ленин лично нес на известном субботнике, а теперь-де оно обросло бровями и сидит в том самом президиуме.

Ведь им же совершенно не нужна «та» страна! Никакая не нужна, ни царская, ни советская

Жизнь текла размеренно, и современную историю в школах учить было если не сплошным удовольствием, то и не совсем уж гиблым делом. Все-таки бессменный руководитель спокойного периода «застоя» был один. И пока он еще более-менее внятно проговаривал многостраничные тексты, щедро делясь идеями для новых анекдотов, все твердо знали: она вертится, и это надолго. Потому что, как утверждала негласная, но широко распространенная истина, «пока их вперед ногами оттуда не выносят, они сами не уходят».

А вот когда он взял да умер и, согласно последнему застойному анекдоту, в стране стал популярен новый вид спорта – «гонки на лафете от Колонного зала до Красной площади», – возникла некоторая давка, в результате которой несколько дат и имен совсем затерялись в нарастающем напряжении. Ну уж а после перестроечных лидеров смешалось абсолютно все. События пустились вприсядку, и общая картина настолько растеряла привычные контуры, как если бы посреди бессменного танца маленьких лебедей вломившийся со свистом и гиканьем на сцену ансамбль пустился плясать гопака.

С тех пор мы, конечно, попривыкли. Но хорошо разбираться в лидерах госаппарата или оппозиции, связно различать их взаимные претензии и обещания почему-то все так же накладно, как некогда искать отличительные черты в лицах медально светящихся в советском президиуме. Особенно это сложно людям пенсионного возраста и русскоговорящей диаспоре за рубежом. Диаспора не поспевает за сменой скандалов и настроений. Почтенного возраста родственники диаспоры на местах событий тоже сбиваются с толку и особых усилий не сбиваться не прилагают.

Среднестатистический диалог с любой нынешней бабушкой, проявляющей среднестатистический интерес к социально-политической жизни страны, удивительно однообразно вписывается в общую схему следующего плана: что Немцов, что Удальцов, что Навальный, что Подгорный, что Поддубный, или как их там всех, кто не дурак, тот сталинист, остальные либералы, все продажные, все только одного хотят – дорваться до кормушки и набить себе полные карманы, а всем остальным, соответственно, физиономии.

Среди представителей более молодых поколений из рядов «мирной интеллигенции» с незначительными отступлениями превалирует тот же настрой.

Мои тщетные попытки ухватить (хотя бы за хвост!) суть происходящего в понимании нынешних бабушек по сравнению с теми, что в мою бытность украшали нашу повседневность свежими новостями на приподъездных скамейках, неизменно заканчиваются сентенцией: «Тебе-то зачем все это? Ты детей воспитывай, вырастут – разберутся!..»

Среднестатистический диалог на ту же тему с представителями русской диаспоры во Франции чреват неожиданно глубокими и, конечно, риторическими вопросами.

Замечательная женщина Анна Сергеевна, «рожденная в белой эмиграции», – словно с картин Серова (без шляпы и без персиков, но с тем же спокойным, не манерным достоинством, которое в теперешней суматохе встречается так редко и потому так особо бросается в глаза). Она говорит о нынешних «молодых переселенцах», образованных людях, пренебрегших «новорусскими» дипломами, в поисках счастья «себе и своим» здесь, за рубежом:

«Ведь им же совершенно не нужна «та» страна! Никакая не нужна, ни царская, ни советская, ни теперешняя, ни та, что может быть потом... И Толстого они не читают, я спрашивала. Про Паустовского даже не слышали! А я с ним когда-то гуляла по Парижу...»

Обучение в международной школе бизнеса (INSEAD) в фешенебельном французском городе Фонтенбло стоит так дорого, что язык не поворачивается спросить у молодой (по 30 каждому) русской четы с ребенком: откуда дровишки? Положение обязывает вспомнить поговорку о том, что считать чужие деньги – главное занятие дураков и бездельников. А вот диплом INSEAD выдается совместно с абсолютной уверенностью, что без работы такой специалист не останется. Им уже сейчас предлагают последипломную «элитную» работу на родине. Но возвращаться они не хотят. Где угодно в Европе, только не «домой». Насовсем? Запросто. «А что нам терять? Там уже никогда ничего не изменится. Кому охота, пусть меняют!» А мамы, папы, бабушки, наконец? «Перестаньте! Ведь это не вечно. Вы вот сами здесь обосновались, ну и другим хочется пожить по-человечески». В отпуск? По Европе, на Канары, в Таиланд. Есть дача на Финском заливе, да там уже развалилось все, родители ездят на лето. Туалет в саду, вода из колонки. Все как всегда. Забыли? Так поезжайте сами.

«Сюда» едут налегке, всем обзаводятся на месте. Книг не покупают: «Лишний вес. Неизвестно, куда потом тащить – в Бельгию, Голландию? Да и интернет ведь есть, зачем бумагу переводить».

Здесь, во Франции, я встречаю их все чаще, все больше. Им и правда не нужна «та страна». «Там» все как-нибудь да утрясется, но на наш век хватит и здесь, а вот нашего века на «утряску» может не хватить. Там, на месте, есть еще порох в пороховницах, вот пусть они и разгребают. Ничего не понятно, никому не верим. Культуру хотите сохранить? На здоровье, здесь и сохраняйте.

Кто возразит им и как аргументирует возражение? Чем была «та страна» для тех, кто уезжал после 1917-го? Москва златоглавая, конфетки-бараночки, словно лебеди саночки, пушкинская метель, гоголевская шинель, бунинские пряные сосновые стволы, «Прощание славянки»? А что оставляют эти? Все вышеперечисленное плюс более семи десятков лет всего разного-другого минус полная сумятица, в которой что-то затерялось, где-то затопталось, как-то затушевалось, замалевалось за наносным и непрочным. А и Б сидели на трубе. Дальше сами знаете: А упало, Б пропало. Но осталась вовсе не труба.

Осталась великая разница: эти, вероятнее всего, смогут вернуться. Если захотят.

Специально для газеты ВЗГЛЯД

..............