Ролик «Gangnam style» (см. ниже – прим. ВЗГЛЯД), набравший миллиард просмотров (то есть не меньше восьмисот тысяч в полном восторге), в очередной раз поставил все более актуализирующийся вопрос о природе «народовластия». То есть о демократии и вместе с тем о вкусах, привычках и склонностях того самого «большинства», которое формально всегда право и которому дана привилегия служить критерием истины принимаемых решений.
Последние полтора века одно спасительное Множество сменяет другое. В России это был «народ
Последние сто с лишним лет у человечества в ходу новая религия – оно поклоняется Большинству. Множеству. Отказавшись от поклонения Христу – Единственному, Единому, Личному, Живому и Неповторимому, человечество стало поклоняться сухому математическому Множеству, которое не имеет лица, характера, индивидуальности, яркости. Воздвигнув себе нового кумира, человечество было вынуждено согласиться и с новыми заповедями. Единый и Единственный Христос вел за собой, поднимал выше, давал понятные ориентиры. Человек шел за ним, видя его Свет впереди. Уникальность Христа как воплощения Истины, как (условно говоря) творца идеи христианства, состояла в том, что Он единственный не был христианином. В нем оставалась непостижимая глубина Божественного всесвятого совершенства, Тайна, которую, по словам Башлачева, «не урвешь, не заманишь, не съешь, не ухватишь в охапку», Тайна, которая и влечет к себе человечество две тысячи лет. Творец всегда больше, выше, шире своего творения ровно на эту Тайну. И неважно, вышло оно из его рук, из головы или из сердца. Точно так же Маркс не был марксистом, Гегель – гегельянцем, Ницше – ницшеанцем, а Толстой – толстовцем. Неатрибутируемое Множество, напротив, упрощало и примитивизировало человека, фрейдистская «психология масс» всегда отличалась от психологии личности в худшую сторону, человек никуда и ни за кем не шел – его вели, вокруг, справа, слева, спереди и сзади были такие же, как он. Идея, растворенная в Множестве (как правило, простая, ибо Множество не выносит сложности), была понятна и доступна каждому, ясна как палец, полностью и без остатка делилась простым рассуждением. Каждый утешал себя тем, что он ни за что не отвечает, что «если их так много, значит, они знают, куда и зачем мы идем». Человек, «единица – вздор, единица – ноль», приучался бояться одиночества, а вместе с этим и единства.
Последние полтора века одно спасительное Множество сменяет другое. В России это был «народ» – рабочий класс и трудовое крестьянство, местами прослоенные служилой интеллигенцией. На Западе – «гражданское общество», «миддл-класс». В 1990-х одно множество в силу разных причин приказало долго жить, а второе, согласно Фукуяме, хотя и живо, но тоже в силу разных причин слегло на одр, что вызвало серьезные общественно-политические потрясения. Масштабные экономико-политические конструкции (по Кондратьеву «базовый энергоноситель плюс прилагаемая к нему политическая система») стали терять опору. Но секулярная эпоха новой античности, переживаемая нами, в лучших традициях Еврипида явила нам Deus ex machina – интернет-множество с главным инструментарием – лайками и кликами. Которое и атрибутировало Gangnam style как главное культурное событие мира последнего времени. Именно этому множеству сегодня делегированы полномочия определять, что хорошо, а что плохо, полезно или вредно, какая политическая система должна быть, кто кумир, а кто так... «Голос народа» сменился «голосом интернета», но по сути все осталось по-прежнему.
В 1947 году Черчилль в палате общин английского парламента произнес известную фразу, служащую сегодня опорой либералов: «Демократия – наихудшая форма правления, за исключением всех остальных, которые пробовались время от времени». С тех пор эту саморазоблачительную фразу со странным удовольствием, посмеиваясь, повторяют все кому не лень. Дескать, система – дрянь, сами признаем, но ничего лучшего нет, а поскольку все худо-бедно работает, то и думать не над чем. Так и будем жить, направляемые и управляемые дрянью, завороженные словом «демократия». Странная ситуация. Представим себе «вечный двигатель», который, как известно, не может работать. Но его все равно построили, и вот вокруг суетятся люди, крутят ручку, толкают колеса, двигатель, повинуясь рукоятке и усилиям, кое-как действует, а все ликуют: «Видите! Работает! Работает вечный двигатель!» И никакие противоречия, никакой Платон со своим «тирания возникает не из какого иного строя, как из демократии», демократическая гибель Сократа, вполне демократическое распятие Христа, парадоксы Кондорсе, замечания Токвиля, «теоремы о невозможности» К. Эрроу, многотысячные жертвы не могут убедить человечество в том, что пора перестать хихикать над звонким парадоксом и заняться усовершенствованием, созданием новой системы. А зачем? Каждый думает: «Если их так много, значит, они знают, куда и зачем мы идем». И это позволяет не думать. И ни за что не отвечать. Не говоря уже о том, что слово «демократия» сегодня выполняет роль индульгенции. Сказал, что ты демократ, – и все разрешено. Даже если весь мир погибнет во имя демократии, последний демократ будет стоять на дымящихся развалинах, как свеча, как лемовский Индиот, рассеивая мрак и искренне веря, что все правильно, что незачем было маячиться на свете тем, кто не уверовал в надмирные ценности демократии.
Но на примере, говоря словами того самого С. Лема, «сценически ритмизованной эпилепсии» южнокорейского ловкача, просмотренной шестой частью человечества и возлюбленной ею, можно увидеть конец «белого карлика» демократии, на глазах превращающегося в черную дыру. Ведь чем шире поле для голосования – тем чудовищнее выбор и безнадежнее ситуация, ибо проголосовали сотни миллионов. А теперь представим, что должно быть в ролике, за который проголосуют четыре или пять миллиардов. Страшно подумать. Останется чистый, дистиллированный инстинкт без малейших признаков духа, ибо взгляды у всех разные, а инстинкты одинаковы. А дальше включится противоестественная логика «миллионам нравится – значит, хорошо», и на этом основании объект любви миллионов станет считаться хорошим во всех планах – от эстетического до коммерческого. А теперь давайте представим, что каждый из этих проголосовавших предложит рецепт салата, после чего рецепты объединят и сделают самый демократический салат в мире. А потом накормят Множество этим салатом по принципу «лучше в вас, чем в таз». Понравится? Едва ли. А если не упрощать, то «Джоконда» Леонардо, Пергамский алтарь, «Фауст» Гете, собор в Шартре, храмы Василия Блаженного и Покрова на Нерли останутся шедеврами, даже если за них не проголосует вообще никто. Ведь красота и совершенство – это свойство Бога, отраженное в творениях гениев, а эти творения, вспоминая Раневскую, «уже сами могут выбирать, на кого производить впечатление, а на кого нет». А Gangnam style, даже если за него в самоисступлении проголосует все человечество, включая зулусов и папуасов, от этого не станет лучше и глубже.
Вечный двигатель под названием «демократия» больше не работает. Его приговорил к списанию интернет, доведший до совершенства систему манипулирования людьми, заложенную именно демократией, и до самоуничтожения метод «всенародного признания». Но никто не хочет согласиться с очевидностью, все крутят колеса, вертят ручки, толкают поршни и кричат: «Работает. Видите? Работает вечный двигатель». В разных концах планеты убивают людей, разоряют и пускают под откос целые регионы, провинившиеся перед демократией. М. Олбрайт некогда так и сказала: «На некоторые потери среди гражданского населения следует соглашаться». В цивилизованных странах, почти не скрываясь, поправляют «свободный демократический выбор», обставляют его процедуры кучей условий, поправок, ограничений, чтобы не случился Gangnam style. И при этом через все СМИ повторяют заклинания о том, что любое принуждение и ограничение есть тоталитаризм, что многовариантность поведения и есть подлинная свобода, что всяк может делать что заблагорассудится. То есть теория и практика стоят, упершись лбами, как Кнуров с Вожеватовым в последней сцене популярного фильма, а все думают: «Отчего же ничего не происходит? Почему все так медленно? Почему столько проблем? Ведь у нас демократия». То есть сегодня демократия выглядит следующим образом: назначаются пять человек сеять хлеб, а потом еще пять – идти за ними и затаптывать посевы. В результате все недовольны, но все-таки не настолько, чтобы перестать повторять за Черчиллем парадоксы о демократии и начать действовать. И именно на этой тонкой и гнилой жилочке пока еще все и держится. Ну и, конечно, отчасти на американских авианосцах.
А ведь тот, кто первым сегодня откажется от легенд и мифов о демократии, будет владеть будущим. Об этом вполне серьезно стоит подумать.
Источник: Блог Бориса Якеменко
