Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

11 комментариев
Дмитрий Губин Дмитрий Губин Что такое геноцид по-украински

Из всех национальных групп, находящихся на территории Украины, самоорганизовываться запрещено только русским. Им также отказано в праве попасть в список «коренных народов». Это и есть тот самый нацизм, ради искоренения которого и была начата российская спецоперация на Украине.

6 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

15 комментариев
14 июня 2012, 20:05 • Культура

За все хорошее

Борис Акунин издал свой первый серьезный роман

За все хорошее
@ ИТАР-ТАСС

Tекст: Кирилл Решетников

Сделав перерыв в эпопее о Фандорине и устроив саморазоблачение с раскрытием двух псевдонимов, Григорий Чхартишвили пообещал читателям серьезный роман, т. е. образчик высокой литературы, а не беллетристики. Серьезный роман называется «Аристономия» и представляет собой текст в стиле Бориса Акунина, концептуально лишенный детективного сюжета.

Вознамерившись перечислить положительные писательские качества Григория Чхартишвили, стоит обратить особое внимание на самый недавний отрезок его творческой биографии. Кунштюки, показанные писателем в этот период, однозначно обяжут внести в данный список такое многообещающее достоинство, как желание обрести новое лицо (или же, по версии злословных скептиков, сменить личину).

Следовать за Чхартишвили как за гуру-наставником смысла не имеет, да он, собственно, и не отвечает на главный вопрос

Не успела закончиться история с Анной Борисовой и Анатолием Брусникиным, предпринятая ради как минимум частичного освобождения от пут акунинско-фандоринского формата и от соответствующих читательских ожиданий, как на повестке дня обозначилась новая, еще более амбициозная затея. На сей раз самый успешный отечественный автор околоисторических детективов решился не на изыскание дополнительных возможностей в пределах или в окрестностях все того же жанра, а на то, чтобы вообще от этого жанра отойти.

Стремление стать другим писателем (пусть формально и оставаясь Акуниным), готовность отказаться от наработанных приемов, гарантирующих коммерческий успех, желание поговорить о главном напрямую, без обеспечивающих внешний блеск остросюжетных подпорок – все это, безусловно, заслуживает уважения. Прекрасная идея и благородный импульс, по теоретической позитивности своей сравнимые лишь с теми высокоморальными истинами, которые Акунин-Чхартишвили пытался втолковывать читателю едва ли не во всех своих книгах (при этом хитро приглушая наставнический пафос легкомысленной занимательностью).

Однако замысел – одно, а его реализация – другое.

«Аристономия», явившаяся результатом наиболее рискованного эксперимента Акунина над самим собой, построена отчасти по тому же принципу, что и давняя книга «Кладбищенские истории». В «Кладбищенских историях» эссе Григория Чхартишвили объединялись с рассказами, принадлежащими перу Бориса Акунина. Аналогичным образом в романе «Аристономия» присутствует повествовательный костяк, сколоченный Акуниным, но при этом каждая глава предваряется пространным резонерско-эссеистическим текстом, написанным, насколько можно понять, непосредственно от лица Чхартишвили.

То есть Акунин здесь регулярно сбрасывает маску, причем сбрасывает ее не для того, чтобы в очередной раз блеснуть педантичным остроумием или по обыкновению оглушить читающего собственной эрудицией, но для того, чтобы изложить идеи, которые, насколько можно понять, являются плодом долгого и сокровенного мыслительного процесса. Обращение к читателю в режиме прямой речи, без масочных экивоков, как бы лишний раз дает понять, насколько важен предмет разговора. Так о чем же разговор?

Аристономия, – объясняет нам писатель, – это закон всего лучшего, что накапливается в душе отдельного человека или в коллективном сознании общества (фото: zakharov.ru)

Аристономия, – объясняет нам писатель, – это закон всего лучшего, что накапливается в душе отдельного человека или в коллективном сознании общества (фото: zakharov.ru)

В эссеистической части «Аристономии» излагается теория о понятии, которое, собственно, и обозначается словом, вынесенным в заглавие. Слово «аристономия» – авторский неологизм, образованный на основе хорошо известных эрудитам греческих корней, а смысл его имеет отношение к самым ключевым общественным и этическим вопросам.

Аристоном, по Чхартишвили, – это тот, кто стремится к максимальной реализации своего природного потенциала, при этом гармонично, разумно и продуктивно взаимодействует с окружающим миром. «Аристономия, – объясняет нам писатель-теоретик, – это закон всего лучшего, что накапливается в душе отдельного человека или в коллективном сознании общества вследствие эволюции. К дворянскому происхождению такое Качество не имеет никакого отношения». Есть и другая формулировка, выделенная курсивом и вообще поданная с величайшей торжественностью (впечатление от всего этого, надо сказать, такое, как будто нам предлагают нечто равное по меньшей мере категорическому императиву Иммануила Канта): «Человека можно назвать аристономом, если он стремится к развитию, обладает самоуважением, ответственностью, выдержкой и мужеством, при этом относясь к другим людям с уважением и эмпатией».

Бывают люди, сумевшие правильно применить свои способности и делающие все для того, чтобы найти достойное место в жизни, но при этом не считающиеся с окружающими или корыстно использующие их. Бывают, наоборот, конформисты и сервильные личности, подстраивающиеся под обстоятельства и выживающие ценой отказа от настоящей самореализации, причем многим из таких несчастливых людей даже не удается распознать свое призвание. Аристоном же, насколько можно понять, может быть описан как человек, который избегает обеих этих крайностей, обращаясь максимально позитивно как с самим собой, так и со всеми, кто с ним контактирует.

Аристономом, по Чхартишвили, может быть и государство. Государство, живущее по закону аристономии, – это, как легко догадаться, такое место, где каждый гражданин имеет возможность полноценно развиваться и приносить максимальную пользу другим. Среди стран современного мира, как замечает автор, таких совершенных государств нет.

Понятно, что все это довольно легко прокомментировать в уничижительно-скептическом духе. Акунин-Чхартишвили, который всегда был моралистом, теперь уже открыто записался в ряды борцов за все хорошее против всего плохого; читать все это скучно; выкладки Чхартишвили – не более чем компиляция и т. п.

На самом деле, если отвлечься от несколько комичной торжественности и всегдашнего акунинского наставительного педантизма, «Аристономия» как эссе заслуживает всяческого внимания. Проблема развития и общественной адаптации личности – действительно одна из ключевых, и Чхартишвили, в общем-то, нашел небезынтересный обобщающий подход к ней. Другое дело, что следовать за Чхартишвили как за гуру-наставником смысла не имеет, да он, собственно, и не отвечает на главный вопрос: что делать, если обстоятельства фатально не позволяют человеку развиваться так, как предначертано ему природой?

Что же касается сюжетной части, написанной Акуниным, то это – одновременно роман идей и роман воспитания, как бы иллюстрирующий вышеописанные эссеистические выкладки. Главный герой по имени Антон, чье взросление приходится на раннесоветские времена, – сын покончившего с собой адвоката, так и не сумевший, в общем-то, вписаться в новый социум. Закон аристономиии в очередной раз не сработал, хотя сам Антон, похоже, по крайней мере отчасти является носителем аристономического мировоззрения.

Говоря об «Аристономии» как о романе, приходится признать: Акунин, отказавшийся от детективного сюжета, требует от нас, как бы это позитивнее выразиться, подлинного читательского героизма.

Самое интересное в романе – это, пожалуй, небывалая концентрация характерных мировоззренческих черт, связанных с учительно-снисходительным отношением к простому народу, а также внезапно проснувшаяся в консерваторе Акунине симпатия к революции. Тут, как говорится, комментарии излишни.

..............