Малая кровь

Недавно поклонники Стивена Кинга получили весомый повод отвлечься, наконец, от обсуждения его успехов в области малой прозы – достоянием читателей стал огромный роман «Под куполом», задуманный автором еще в 1970-х, но опубликованный лишь в 2009-м (а в русской версии – лишь в 2012-м).

Обителью монстров и сосудом для опасных субстанций здесь выступает не окружающее пространство, но человеческая душа

«Под куполом» получился настолько типичной, классической «кингианской» книгой, что даже трудно поверить в принадлежность этого романа к библиографии позднего Кинга – в последнее время мэтр не склонен строить свои сюжеты на таких глобальных необъяснимых явлениях, как то, с которым приходится иметь дело героям объемной новинки. Недаром текст, которому в итоге было суждено стать сенсационным релизом 2009 года, писался и неоднократно перерабатывался на протяжении многих лет, а самая ранняя его версия была написана чуть ли не одновременно с «Противостоянием» и «Мертвой зоной». Загадочный непроницаемый колпак, молниеносно опустившийся на городок Честерс-Милл и сделавший из этого населенного пункта изолированную территорию, – своего рода потусторонний «инструмент», с помощью которого для людей моделируется очередная тестовая ситуация.

Такие расклады, как известно, чрезвычайно любимы дидактичным мастером ужасов по той причине, что они создают идеальные лабораторные условия для наблюдений за человеческой природой. В гигантском повествовании о пленниках купола, где население изолированного города разделяется на два лагеря и реагирует на странное событие самым непредсказуемым образом, Кинг проводит массовые наблюдения, исследуя, по сути, поведение социума. Актуальность фантастической коллизии, на которой строится роман, возрастает в свете участившихся катаклизмов и апокалиптических ожиданий, но это – отдельный разговор.

На первый взгляд сборник «Тьма, и больше ничего» – полная противоположность увесистому роману. Дело не только в том, что здесь вместо эпического действа перед нами четыре компактных новеллы, а в каждой из них всего несколько действующих лиц (тогда как на страницах романа нашлось место едва ли не всему населению города). В «Тьме» Кинг, как это нередко бывает у него в случае малой прозы, почти полностью отказывается от всевозможных куполов, туманов и прочих фэнтезийно-мистических декораций. Обителью монстров и сосудом для опасных субстанций здесь выступает не окружающее пространство, но человеческая душа, хотя, возможно, более корректно было бы говорить не о душе, а о психике. Несомненное исключение составляет лишь одна из новелл, где герой, по сути, заключает сделку с дьяволом, но мистический антураж и в этом случае почти полностью отсутствует. Да и мистер Элвид (читай – Devil, то есть дьявол), находящий в современной Америке своего заблудшего ничтожного Фауста, выглядит скорее притчевой условностью, чем полнокровным посланцем ада.

«Тьма, и больше ничего» – это истории о насилии и убийствах, о смертельной вражде и о неминуемом возмездии (фото: ast.ru)

«Тьма, и больше ничего» – это истории о насилии и убийствах, о смертельной вражде и о неминуемом возмездии. Фермер, убивший жену в сговоре с сыном, перед смертью успевает записать свою историю и рассказать о том, к чему привело его злодеяние. Сын стал преступником и погиб, а сброшенная в колодец жена вернулась во главе армии крыс (причем зловещее воскресение жены вполне может быть порождением больного ума). Жена очередного Джека-Потрошителя, хитроумного серийного убийцы с безупречной официальной биографией, обнаруживает чудовищное второе «я» своего мужа и решает пресечь его злодейства. Писательница, успешно осваивающая легкую версию детективного жанра, становится жертвой насильника и жестоко мстит ему, а заодно и его родне.

На самом деле «Тьма» в каком-то смысле посвящена тому же, чему и «Под куполом»: разговору о том, как человек ведет себя в отчаянных, предельных, экстраординарных ситуациях. Тема одна, а способов ее раскрытия множество, что и демонстрирует нам виртуозный адепт хоррора. При этом едва ли не важнейшей ценностью для Кинга является психологическое правдоподобие, о чем он специально говорит в послесловии: «Я презираю писателей, которые намеренно лгут, писателей, чьи герои поступают не так, как реальные люди». В свою очередь, реальные люди, по Кингу, четко делятся на плохих и хороших; себя он относит к числу последних, читателю же своему веско заявляет: «А вот в тебе я до конца не уверен».

Трудно разобрать, примеривает ли Кинг тогу моралиста с безнадежной железобетонной серьезностью или все-таки про себя усмехается. Подсказкой может служить, пожалуй, только выражение его глаз на фотографиях, и оно говорит в пользу второй из этих двух возможностей.