Растроение личности

Вымышленные авторы, предъявляемые публике в порядке мистификации творцами «умной» игровой литературы, имеют специфическое сходство с их же вымышленными персонажами: и авторы, и персонажи в данном случае имеют большее отношение к культуре и академическим штудиям, нежели к реальной жизни.

Акунин поясняет, что его занимал вопрос о рыночных перспективах неизвестного автора

Вместо узнаваемых человеческих черт, знакомых нам по собственному опыту проживания на Земле, нам предлагают разноцветную мишуру аллюзий, анаграмм и каламбурных намеков. Либо же в крайнем случае гирлянды умозрительно сконструированных характеров.

Именно таким был конспирировавшийся в свое время Б. Акунин, и таково же большинство его героев. Причем это, конечно, нечто принципиально отличное от условных высоких образцов, каковыми можно считать, в частности, всевозможных историко-филологических големов, порожденных постмодернистской магией Милорада Павича и Умберто Эко. Обитатели фандоринской планеты, как и ее менее густонаселенных спутников, – всего лишь анимированные куклы, побывавшие в руках у эрудированного стилиста, даром что и они, как оказалось, тоже способны внушать читателю обманчивое чувство причастности к игре в бисер.

Решив выйти за акунинские рамки, создатель Фандорина попытался произвести на свет более живых авторов и более объемных персонажей. Если Б. Акунин представляет собой некий компьютер, собирающий паззлы из алгебраически выверенных интриг, и как личность не вызывает однозначных ассоциаций ни с какими образами окружающей действительности, то в Анатолии Брусникине и особенно в Анне Борисовой должны были просматриваться относительно естественные человеческие и писательские типы. Насколько они там просматривались по факту и действительно ли было создано нечто новое по сравнению с Акуниным – другой вопрос.

О Борисовой сам Чхартишвили-Акунин пишет в своем блоге следующее: «Я представил себе образованную даму, которая вошла в возраст свободы, когда дети уже подросли, ум созрел, характер сформировался. У нее обеспеченный муж, то есть дама не обременена заботами о пропитании. Она берется за перо частично от скуки (как японские фрейлины эпохи Хэйан), а частично из-за того, что ей хочется  поделиться с миром своими чувствами и мыслями». Что же касается Брусникина, то он, насколько можно понять, был задуман как умеренный почвенник, который подвизается на ниве традиционного исторического романа, адаптированного для современной аудитории.

«Беллона» – имя римской богини войны (фото: ast.ru)

Проект «Анна Борисова», запущенный в 2008 году, включает околорелигиозную фантазию «Там», посвященную разным представлениям о загробном мире, аллегорическую притчу «Креативщик» и медицинский  триллер «Vremenagoda», героиня которого изобретает средство против болезни Альцгеймера.

Под именем Брусникина начиная с 2007 года были выпущены «Девятый Спас» (история о приключениях трех русских людей из разных сословий, стартующая в период пикировки царевны Софьи с молодым Петром Первым), «Герой иного времени» (вариация на основе лермонтовского «Героя нашего времени») и, наконец, «Беллона». Последняя появилась только что, уже после авторского саморазоблачения.

В книге «Беллона» (имя римской богини войны) объединены два небольших взаимосвязанных романа, события которых разворачиваются в Севастополе и его окрестностях на фоне крымской военной кампании 1853–1856 годов.

Первая вещь – «Фрегат «Беллона» – нечто вроде романтического приключенческого романа воспитания. Нищий юноша по имени Герасим Илюхин попадает на военный корабль и становится воспитанником бывалого капитана, а затем – без преувеличения героем Крымской войны; параллельно и капитан, и его подопечный влюбляются и преуспевают в своих любовных устремлениях.

Во втором тексте, названном «Черная», вдова давешнего капитана увлекается человеком, который, как водится, оказывается совсем не тем, за кого себя выдавал. Дилогия заканчивается символическим разъездом двух влюбленных пар: воспитанник капитана и его возлюбленная возвращаются в Севастополь, чтобы защищать город до последнего, а вдова капитана вместе с открывшимся ей вражеским лазутчиком едет в обратном направлении, выбрав личное счастье.

Самое интересное, однако, заключается в том, с какими теоретическими и практическими целями было предпринято перевоплощение в Борисову и Брусникина и какие выводы делаются по результатам продаж.

#{interviewcult}Акунин поясняет, что его занимал вопрос о рыночных перспективах неизвестного автора, на раскрутку которого издательство готово всерьез потратиться. То есть возникла идея выяснить, что светит бренду, раскручиваемому с нуля, при условии максимальной, без осторожничанья, рекламной поддержки. Соответствующий эксперимент был поставлен прежде всего на Брусникине и дал феерические результаты: «Девятый Спас», агрессивно прорекламированный и изданный стартовым тиражом в 250 тыс. копий, продался быстро и с учетом допечаток вышел в плюс.

На своей странице в «Фейсбуке» выпускавшее все эти книги издательство «АСТ» подводит оптимистичные итоги, констатируя выход никому не известных авторов на высокий уровень популярности. На основании успехов, достигнутых при реализации конспиративных сайд-проектов Акунина, утверждается: книжный рынок креативен, возможности талантливого писателя широки, интерес к качественной литературе не подвластен кризису.  Однако, отдавая должное смелости и предприимчивости издателей, приходится признать, что ситуация с Акуниным ровным счетом ничего не говорит о перспективах других авторов, в особенности начинающих, и никакие системные выводы в данном случае невозможны. Несмотря на всю «экспериментальную» конспирацию, очевидно, что пример Акунина совершенно не показателен.  Во-первых, к моменту появления «Девятого Спаса» автор уже поднаторел в изготовлении не просто теоретически продаваемой, но действительно продающейся беллетристики, т. е. у него имелся опыт, которого у неизвестного писателя быть по определению не может. Во-вторых, интерес к Брусникину, как и к Борисовой, подогревался очевидным для всех фактом мистификации и догадкой о том, что оба неизвестных на самом деле тождественны Акунину или, по крайней мере, как-то с ним связаны (ходили слухи, что это работники некоего акунинского цеха).

То, что публика сразу взяла верный след, неудивительно, ведь сам мистификатор давал практически однозначные подсказки (взять хотя бы инициалы обеих фиктивных персон: А. Б. вместо акунинского Б. А.). Но дело еще и в том, что героическая попытка Акунина измениться (если, конечно, она действительно всерьез предпринималась) в целом не удалась, и не только в случае не слишком сильно замаскированного Брусникина, но и в случае якобы существенно отличающейся от Акунина Борисовой.

Ей ведь тоже были присущи многие узнаваемые черты: характерный интерес к Японии и ее окрестностям (в романе «Vremenagoda»), не менее характерная консервативно-либеральная идеология и легкая, но оттого еще более выразительная склонность к неприязненным гримасам в адрес «быдла». А главное – неизбывный педантизм, менторский стиль приобщения читателя к сокровищам мировой культуры, никаким дустом не выводимое желание окормлять аудиторию собственной эрудицией. Нет, все-таки в главном от себя не уйдешь, будь ты хоть трижды стилизатор.

Соответственно, совершенно не факт, что эксклюзивная издательская поддержка, сработавшая в отношении акунинских масок (в основном Брусникина), сработает в отношении новичка. Именно поэтому новички впредь, как и раньше, будут удостаиваться такой поддержки крайне редко.

Примером рыночного успеха, в той или иной степени существенным для дебютантов, может быть только рыночный успех настоящего дебютанта, но не успех автора топовых бестселлеров, пусть и замаскированного.

Так что вопрос о креативности рынка и рыночном потенциале авторского творчества – не обязательно литературного – по-прежнему остается открытым.

В принципе, на популярность сейчас могут претендовать проекты, сделанные безо всякой оглядки на коммерческий постмодернизм конца 1990-х – начала 2000-х и, скорее всего, фиксирующие то постбуржуазное сознание, которое зарождается на наших глазах (подобно тому как фандоринский цикл, например, пришелся ко двору в период становления русского буржуазного универсума эпохи стабильности). А главное, это должно быть нечто, ориентированное, подобно «Этногенезу», на молодежь. Те, кто постарше, постепенно подтянутся.