«Довлатов не был гением»

Ближайшие несколько дней в Петербурге пройдут под знаком Довлатова. С 1-го по 3 сентября город примет международную конференцию «Вторые Довлатовские чтения», приуроченную к 70-й годовщине со дня рождения писателя. 3 сентября на Мойке, 12 вручат премию за достижения в современной отечественной прозе имени Довлатова. Также будет открыта выставка и показан фильм, посвященные Сергею Донатовичу.

Он сочинял утром, пока спали все домочадцы и не звонил телефон. Потому что по телефону он мог говорить часами, годами

А накануне на пресс-конференцию собрались литераторы, которые знали юбиляра лично. Воспоминаниями об ушедшем друге делились председатель Союза писателей Петербурга Валерий Попов, главный редактор журнала «Звезда» Андрей Арьев, специально прилетел из Нью-Йорка один из главных знатоков творчества знаменитого писателя Александр Генис, вместе с Довлатовым издававший легендарную газету «Новый Американец».

Друзья констатировали, что в Америке Довлатов занял свое место. «Как будто знал, куда ехал», – сказали они. Еще до отъезда в Ленинграде Довлатов увлекался американской прозой и джазом: его любимыми писателями были Фолкнер, Хемингуэй и Сэлинджер. Только переехав в Америку, он стал ценить Толстого и Пушкина.

Друзья рассказали, что в жизни Довлатов был большим спорщиком. Пожалуй, не было ни одного человека из близкого окружения, с кем бы он не поспорил и не поссорился. Однако Довлатов, в отличие от многих, умел признавать свои ошибки. Также друзья признались, что спорить с ним было опасно, потому что он умел «очень сильно высмеять человека». При этом Довлатов ненавидел, когда обижали людей, особенно слабых, женщин, в частности эмигранток, которые не могли найти себе места в новой жизни. В подобных случаях он мог закричать на всю редакцию: «Кто обидел сироту?»

Больше всего в «Новом Американце» Довлатов ценил даже не тексты, которые печатались в газете, а атмосферу в редакции. Обожал огромную печатную машинку, которая там стояла, и, по свидетельству Александра Гениса, вообще «страшно млел от любой техники, всего непонятного, интересного».

Сергей Довлатов на 14-й улице Манхеттена (1981 год) (Фото: Н. Аловерт/sergeidovlatov.com)

Слух о том, что Довлатов имел разряд по боксу, – это всего лишь байка, признались на конференции его друзья. Он действительно боксировал в юности, но только на любительском уровне. А потом, уже живя в Америке, любил смотреть бокс по телевизору, следил за выступлениями Мохаммеда Али. Зато Довлатов бегал по утрам, сам про себя высокорослый (1 м 96 см) писатель говорил, что его тело подходит для любого вида спорта. Но, к сожалению, его жизнь прервалась рано, в 48 лет. Случилось это 24 августа 1990 года.

«Я был среди тех, кто нес гроб Довлатова, – вспоминает Александр Генис. – Нас было шесть человек, но все равно гроб был очень тяжелый. И когда мы понесли его, полил такой сильный дождь, какого я никогда в жизни больше не видел, как будто мы тучу зацепили этим гробом. Я чуть в могилу не упал раньше него, поскользнувшись. И как только мы положили его в яму, дождь моментально закончился...»

После пресс-конференции гость из Америки поделился с газетой ВЗГЛЯД и другими воспоминаниями о Довлатове.

ВЗГЛЯД: Александр Александрович, вы много лет работали вместе и наверняка видели, в какой момент Довлатова посещало вдохновение...

Александр Генис: Он сочинял утром, пока спали все домочадцы и не звонил телефон. Потому что по телефону он мог говорить часами, годами. Ему нужно было время часов около пяти–шести утра, самые ранние-ранние часы, когда его никто не отвлекал.

На эту тему
• Память Сергея Довлатова увековечат в Петербурге
• Сергей Довлатов. Колонки редактора
• К юбилею Сергея Довлатова выпущен сборник его газетных текстов
• Классика кризиса: Отсутствие воздуха
• Вайль и Генис как отцы-основатели

ВЗГЛЯД: А был у него какой-то ритуал, когда он сочинял? Обязательная чашка кофе или что-то еще?

А. Г.: Да. Как он сам говорил, его рабочий завтрак состоит из кофе и «Голуаза» – это такие французские сигареты. А покурить он выходил на лестничную клетку, потому что дома курить тоже было нельзя. На лестничную клетку он выходил в халате, стоял там, придумывал одно предложение, а потом возвращался и говорил: «Ну все, рабочий день закончился...» Но, конечно, сочинительством он не занимался при мне или при ком-то еще. Чисто технические какие-то дела, редактуру газеты – да, мы делали вместе. А творчество, написание рассказов – это очень интимный момент для любого писателя.

ВЗГЛЯД: Ощущал ли Довлатов себя большим писателем, гением?

А. Г.: Я не думаю, что Довлатов был гением. Порой очень легко пользуются этими словами. Гением был Бродский. Гений – это человек, которого никто не может понять. А Довлатов был человеком, который понятен всем. И в этом заключается огромная разница между ними. Однажды я даже сказал ему: «Ну, ты прямо как Чехов». А он: «Ну и что?» То есть на самом деле Довлатов прекрасно понимал, что он делает. И если бы он прожил еще буквально несколько лет, я думаю, он бы занял то же самое место, какое занимает сейчас, только раньше. С другой стороны, смерть, к несчастью, всегда помогала популярности в России. Кто рано умирал, тот обретал определенный ореол славы.

Сергей Довлатов, Петр Вайль и Александр Генис на совместном выступлении (Нью-Йорк, 9 ноября 1979 года) (Фото: Н. Аловерт/sergeidovlatov.com)

ВЗГЛЯД: Насколько он был популярен в Америке? Узнавали ли его на улицах? Просили ли автограф?

А. Г.: В «Русской Америке» – да. У него была замечательная фраза на этот счет: «Я удивляюсь, когда меня узнают на улице. Но когда меня не узнают на улице – я еще больше удивляюсь...»

ВЗГЛЯД: Хотел ли он снова посетить Россию, вернее, Советский Союз, вернуться насовсем? Скучал по Ленинграду?

А. Г.: Довлатов вернулся в Россию именно так, как хотел. Вы знаете, когда мы пишем – мы используем лучшую часть себя... Он вернулся сюда лучшей своей частью, своими замечательными произведениями. Другое дело, что он не успел насладиться этим успехом. Ему недодали того, чего он заслуживал. Мне часто снится, что я встречаю Довлатова и рассказываю ему о том, как его все читают и любят после смерти.

Еще он говорил, что не хочет возвращаться в Россию простым евреем, а хочет – русским писателем. Так, в общем, и случилось. Но уже без него. Я не думаю, доживи он до сегодняшнего дня, он насовсем переехал бы в Россию. Тем более что в наше время вопрос так бы и не стоял. Сейчас можно жить везде. Я думаю, он приезжал бы сюда периодически, а потом отбывал обратно в Америку.

Что касается Ленинграда, мне сложно судить о том, как он жил в этом городе, я ведь знал его только по Америке, по эмиграции. Но помню один смешной случай. Однажды мы шли по какому-то району Нью-Йорка, такому далеко не парадному, где-то в простенке между гаражами и стройкой, и он вдруг говорит: «Ну, прямо как в Ленинграде...» А вообще, он очень тепло отзывался о своих ленинградских друзьях, коллегах, литераторах.

ВЗГЛЯД: Вы помните вашу первую встречу? Первое впечатление от знакомства?

А. Г.: Да, безусловно, помню. К тому времени мы уже знали друг о друге. И в первые же дни, когда он приехал в эмиграцию, в Америку (1978 год – прим. ВЗГЛЯД), мы специально собрались, чтобы познакомиться. Довлатова я уже знал по книгам, они произвели на меня ошеломляющее впечатление. И с первого же вечера знакомства мы были с ним на «ты». А потом, несмотря на какие-то размолвки, которые были между нами за 12 лет, мы не могли долго обходиться друг без друга.

ВЗГЛЯД: Насколько сыто он жил в Америке? Некоторые говорят, что жил он там чуть ли не в нищете?

А. Г.: Нет, это полная ерунда. Даже не понимаю, откуда берутся такие разговоры. У него была там, я бы сказал, средняя, нормальная жизнь. В Америке нет такой уж нищеты, но и деньги ему всегда были нужны. Знаете, люди разные бывают: у кого-то есть деньги, а у кого-то долги. Вот у Довлатова были долги. При этом на гонорар от книги, изданной на английском языке, он купил дачу.