Сериал «Школа» вызвал бурную дискуссию. Одни считают, что в фильме представлен правдивый взгляд на нынешнюю школу, другие – что показ такой ленты по Первому каналу чреват дурными последствиями. Известный писатель и телесценарист Андрей Геласимов, лауреат премии «Национальный бестселлер» и автор литературной основы телесериала «Дом на Озерной», объяснил газете ВЗГЛЯД, почему «Школу» не следует демонстрировать широкой аудитории.

− Смотрите ли вы сериал «Школа»? И если да, то каковы ваши впечатления?
− Я смотрел его вместе со своим сыном. Он сказал, что школу как-то не узнает, что это не похоже на ту школу, которую он закончил (а окончил он обычную московскую школу). Но ведь это же как бы художественное произведение, поэтому оно, наверное, и не претендует на изображение реальных событий.

Очевидно, тут имеет место гипербола, преувеличение. Если же говорить о картинке, то я увидел, что режиссер в значительной степени ориентируется на творческую манеру Ларса фон Триера, в которой сделан, скажем, сериал «Королевство». Пространство сериала создается ровно таким же образом за счет того, что все снимается «с руки», за счет дрожащей камеры и постоянно сменяющихся персонажей, а также откровенной агрессии в развитии сюжета. Агрессия вообще является визитной карточкой Валерии Гай Германики – я внимательно смотрел ее фильм «Все умрут, а я останусь».

− Кстати, сегодня его тоже будут демонстрировать по Первому каналу.
− Вообще, это довольно смело – показывать такие вещи по Первому, потому что это откровенный артхаус, и артхаус тенденциозный. Ощущается тенденция, ощущается критический пафос, но, по-моему, он не имеет под собой оснований. Этот пафос придуман авторами фильма, но он активно навязывается зрителю. Возвращаясь к «Школе», могу добавить, что мой сын окончил школу только прошлым летом, так что у него еще свежи воспоминания о ней. И он сразу сказал, что все это неправда, школьники себя так не ведут. Я склонен ему доверять, все-таки он на протяжении долгого времени каждый день проводил в школе по восемь часов.

Например, в сериале есть момент, когда педагогу во время празднования его юбилея прислали на сцену фотографию обнаженной девушки. А подросток, который должен был со сцены читать Пушкина, вместо этого с вызовом начал читать стихи Бродского. Преподаватель, если помните, падает в обморок… Очень много неправды. Все-таки отношения между учителем и учеником построены на определенной иерархии, и она в российской школе, я думаю, действует.

−Ученик, о котором вы упомянули, − особый персонаж, он сложный, проблемный. Не утверждается, что все такие же, как он.
− Согласен, но в искусстве должно изображаться, прежде всего, типическое. Это не я придумал, так считали еще Гоголь и Белинский. Меня вообще удивляет современная тенденция показывать детали, совершенно не характерные для реальной, современной жизни. В искусстве, конечно, возможно все что угодно. Но хотелось бы, чтобы зритель мог идентифицировать себя с узнаваемым персонажем. В «Школе» претензия на правдивость выражена в самой манере съемки, о которой я уже сказал: создается эффект присутствия. Но это обман, потому что нам предлагается присутствовать в таком мире, которого не существует. Или, вернее, получается что-то похожее на достопамятный суд троек. Три человека судили − и людей расстреливали. Сталину говорили, что гибнет много невиновных. А он отвечал, что, мол, лес рубят – щепки летят. Гай Германика произносит столь же огульный приговор школе, косит всех под одну гребенку. Делает из школы пубертатный зоопарк. А ведь в школе очень много хороших и добрых людей.

− А как бы вы прокомментировали реплики тех людей, которые говорят, что сами работали в школе и в изобилии наблюдали все то, что показано в сериале?
− Очевидно, им не повезло со школой.

− Что вы можете сказать о «Школе» с точки зрения профессионального телесценариста?
− Пока лишь понял принцип, которым пользуются авторы сценария, и я назвал бы его принципом провокации. Сценарист все время провоцирует зрителя. В сценарном ремесле это называется «крючок». Нас ловят на крючок, чтобы мы смотрели сериал дальше. Прием, вообще-то, не очень честный.

− Противники «Школы» считают, что поступки и манера поведения героев сериала могут послужить дурным примером для школьников. Возможно ли это, по-вашему?
− Я думаю, возможно. Это обоснованное опасение. Социальный эффект, мне кажется, в данном случае вполне предсказуем. Если подросток видит некую модель поведения, в рамках которой можно вести себя по-хамски с учителями и одноклассниками, то это блокирует какие-то необходимые механизмы торможения. Это вам скажет любой психолог. Думаю, что авторы фильма берут на себя определенную ответственность.

− То есть тех подростков, которые раньше не позволяли себе агрессивного и хамского поведения, «Школа» может изменить в худшую сторону?
− Не будем описывать это так прямолинейно. Я бы сформулировал иначе: раздражение по поводу всего окружающего, которое накапливается в переходном возрасте, может найти новые способы выхода. Сериал имеет шанс оказаться еще одним, дополнительным раздражителем.

#{movie}

− Соответственно нужно признать, что остросоциальный или, по крайней мере, претендующий на остросоциальность телепродукт вообще может негативно влиять на массы.
− Да, но, с другой стороны, нужно иметь в виду, что в подобных случаях телевидение обращается к не очень широкому кругу зрителей, доля показа у таких фильмов небольшая. Следовательно, исходя из рейтингов такого рода произведений, можно не бояться, что их социальное воздействие будет слишком уж деструктивным.

Я вот посмотрел рейтинг «Школы». Сериал «След», например, отстает от «Школы» на совершенно мизерную долю. А ведь учитывая, что «Школа» только что стартовала, она должна его опережать как минимум в два раза. У сериала «Детективы» доля просмотра составляет 17%, у «Школы» − 19%, а у ток-шоу «Модный приговор» − 33,5%. Для премьеры у «Школы» низкий показатель, так что я не вижу здесь события.

− Один из главных аргументов, высказываемых защитниками «Школы», заключается в том, что сериал может убедить общество в необходимости перемен, побудить к каким-то действиям по улучшению ситуации, произвести необходимую встряску.
− Это банальная позиция либеральной интеллигенции, которая давно отказалась от гуманистических ценностей. Она мне понятна и неинтересна. Точка зрения, согласно которой нужно говорить о зле, а не о добре, мне абсолютно безразлична. Я понимаю, что есть такая тенденция, но она пройдет, поверьте мне.

− Но вот вы, например, выводите же в своем романе «Дом на Озерной» подростков, перенявших примитивно-фашистские взгляды.
− Да, но у меня эти подростки в конце концов избавляются от своих заблуждений. Обязательно нужен свет в конце тоннеля. А Гай Германика снимает свои фильмы так, что после них остается только завыть и застрелиться.

− Есть мнение, что возмущаются, прежде всего, те, кто узнает в героях «Школы» себя.
− Возможно. Но хочу сказать еще вот о чем. Я, например, прочитал сегодня в новостях, что в 2009 году в ДТП на российских дорогах погибло 26 тыс. человек. Увидев это сообщение, я посмотрел сведения о том, сколько солдат мы потеряли в двух чеченских кампаниях. Официальная цифра – 10 тыс. человек. По неофициальной информации, которую дают советы солдатских матерей, потери вдвое больше. То есть вместо 10 или максимум 12 тысяч – 24.

Таким образом, у нас 24 тыс. погибших в двух чеченских войнах и 26 тыс. жертв ДТП за один год. 26 тыс. – это целая армия, и тем не менее об этом никто не говорит. Обсуждать эту тему как бы дурной тон. Дело в том, что нужно беречь реноме автопромышленности, нужно продавать бензин и т.п. В этой области существует некий заговор, специальное лобби. И статистика ДТП никого не интересует, новость мелькнула и тут же исчезла. А ведь про гибель людей на дорогах тоже можно снять очень жесткий и кровавый фильм. Почему Гай Германика не снимет сериал об этом? А потому что его появления не допустят лоббисты, которые занимаются продажей автомобилей и бензина.

− А у школы, значит, лоббистов нет?
− Как видите. Что касается изображения недостатков, то вот, скажем, Сергей Светлаков в «Нашей Раше» изображает учительницу-мздоимицу, которая различными способами собирает деньги с учеников. Мне кажется, он замечательно это делает.

− Но у «Нашей Раши» совсем другая функция, это развлекательный проект.
− Нет, Светлаков показывает правду. Он показывает училку, которая реально доит класс. Это очень смешно, и это совершенно правильный, гоголевский подход, сатира. Человечество расстается со своим прошлым, смеясь. Это давняя хорошая традиция. А вот плевать в самих себя – это традиция плохая. Гай Германика говорит об агрессии, и говорит о ней агрессивно – в этом и заключается ошибка.

− Считаете ли вы, что нужна цензура?
− Да, но совершенно элементарная: фильмы Гай Германики нужно показывать после полуночи, вот и все. А запрещать, конечно, ничего нельзя. Но надо выбирать время. Эротику же показывают ночью. Есть искусство, для которого характерно любование жестокостью, скажем, театр жестокости, основанный Антоненом Арто. Он был популярен в Европе в 1950-е годы. Но это все маргинальные направления в искусстве, и вещи из этой категории нигде в мире не показываются в качестве мэйнстрима по главным федеральным каналам.