Игорь Мальцев Игорь Мальцев Отопление в доме поменять нельзя, а гендер – можно

Создается впечатление, что в Германии и в мире нет ничего более трагичного и важного, чем права трансгендерных людей. Украина где-то далеко на втором месте. Идет хорошо оплачиваемая пропаганда трансперехода уже не только среди молодежи, но и среди детей.

7 комментариев
Игорь Караулов Игорь Караулов Поворот России на Восток – это возвращение к истокам

В наше время можно слышать: «И чего добилась Россия, порвав с Западом? Всего лишь заменила зависимость от Запада зависимостью от Китая». Аналогия с выбором Александра Невского очевидна.

9 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Китай и Запад перетягивают украинский канат

Пекин понимает, что Запад пытается обмануть и Россию, и Китай. Однако китайцы намерены использовать ситуацию, чтобы гарантировать себе место за столом переговоров по украинскому вопросу, где будут писаться правила миропорядка.

5 комментариев
20 октября 2009, 20:06 • Культура

Голые против «бублимира»

«Мертвый язык»: Роман, призванный позлить критиков

Голые против «бублимира»
@ ИТАР-ТАСС

Tекст: Кирилл Решетников

Имперская утопия «Укус ангела», увидевшая свет в 2000 году, обеспечила Павлу Крусанову место в ряду писателей, чьи слова заслуживают внимания. Новым романом, получившим название «Мертвый язык», петербургский автор подтверждает этот статус, изъясняясь уже почти на языке проповеди. При этом книга как будто создана для того, чтобы позлить критиков: тут и борьба с обществом потребления – «бублимиром» − через стриптиз, и нелестные характеристики «лихих 1990-х», и извечная питерская фига Москве.

В современном Петербурге, по-прежнему остающемся лучшим городом на Земле, но вслед за Москвой сдающем позиции измельчавшему безблагодатному универсуму, разгораются веселые костры индивидуального сопротивления. Неуемный огонь горит в сердцах философствующей богемы, которую в «Мертвом языке» единолично представляет колоритный персонаж по имени Рома Тарарам.

Мертвую консьюмеристскую вселенную он уподобляет поедаемому бублику, где дырка – экран телевизора

38-летний Рома работает посыльным в цветочном тресте «Незабудка», но его неприметная мирская роль, как и полагается, решительно контрастирует с его рангом в армии духа – здесь он претендует как минимум на звание генерала.

Гордый философ занят поиском эффективных стратегий, которые позволили бы поколебать, а в идеале сокрушить власть потребительских иллюзий, вернуть людям древнее и единственно правильное чувство реальности. Мироустройство, с которым Рома пытается бороться, он называет «бублимиром», уподобляя мертвую консьюмеристскую вселенную поедаемому бублику; важнейшая часть бублика – дырка, она же экран телевизора. Первая задача сопротивленца – испытать «бублимир» на прочность, вызвать неиллюзорное замешательство.

С этой целью Рома организует в центре Петербурга немассовое, но хорошо скоординированное шествие голых людей, после чего намеревается перейти к более серьезным действиям.

Обложка романа Павла Крусанова «Мертвый язык»
Обложка романа Павла Крусанова «Мертвый язык»

Случай сводит озорного гуру с тремя студентами, которым также присущи нонконформизм и философский склад ума – Егором, Настей и Катенькой. Великолепная четверка, разбившаяся на две влюбленные пары, пробует вернуть людей к реальности средствами театра и получает первый значимый, хотя и страшный результат. В итоге этот опыт приводит к небывалой находке: в музее Достоевского обнаруживается «душ Ставрогина» – локализованный в пространстве сгусток потусторонней материи, «брешь в оборотный мир», сулящая духовное и физическое преображение.

«Мертвый язык» написан как будто бы специально для того, чтобы раздражать прогрессивных критиков, чувствительных как к недостаточно конструктивной форме, так и к неблагонадежному амбициозному месседжу, направленному против открытого общества. Разреженное медленное действие то и дело уступает место диалогам и проповедям Тарарама, которые и составляют едва ли не бОльшую часть текста. Еще один «разговорный» роман – ну сколько можно? Да и что это за разговоры! Гремучая смесь из мистического традиционализма, подросткового эскапизма и ницшеанства (Ницше мимоходом цитируется прямо: «падающего – подтолкни»), затрапезные выспренние откровения в духе мистагогов Серебряного века, элитистские виды на «общество с немилосердной иерархией».

О, сколько желчи должен излить прогрессивный критик по поводу этой «иерархии»!

Особенную неприязнь у прогрессивного критика обязан вызвать, конечно, Рома с его риторикой. Рома обзывает матерными словами тех, которые якобы знают, как все сделать правильно, и поучают других – но сам он ровно этим и занимается. Он борется с иллюзиями, но сам находится у них в плену. Он предпочитает говорить и руководить, а роль исполнителей норовит отвести подпавшим под его очарование. Чем не пародия на незадачливого подпольного пророка? Неужели все это всерьез?

Еще хуже – нелестные характеристики 1990-х, ставшие уже общим местом (и элементом конъюнктуры! – добавят особо ретивые критики), а также неприкрытая, обстоятельно обнажаемая в разговорах фига Европе и Москве. И венец всему – монолог духа растления, именующего себя ветром перемен. Дух этот – по сути, единственный отрицательный персонаж книги, зато какой! − повествует о том, как он разрушил прекрасный единый мир, внушив человеку ложно истолкованные идеи свободы и равенства. Не любить ветер перемен нехорошо!

На самом деле все, что проповедует Крусанов, правильно и в высшей степени уместно – если, конечно, делать скидку на персонажей и не стремиться поймать их на слове. Идеи «Мертвого языка», может быть, и не новы, но традиционализм ведь и не предназначен для того, чтобы окормлять любителей новизны. Но дело не только в самих идеях. Как ни странно, именно такая прямая трансляция именно этих идей относительно нова для русской литературы – в ней, особенно в последние полвека, больше любили проповедовать нечто совсем иное.

Да и сам по себе роман-манифест, на первый взгляд кажущийся анахронизмом, в действительности таковым не является. Он уже отлежался под спудом, и Крусанов извлекает его оттуда весьма своевременно. Этот жанр выглядит неожиданно свежо на фоне того, что еще недавно было ультрамодным – так рифмованные стихи приобретают актуальность на фоне устаревшего верлибра. В конце концов, крусановские декларативные беседы – это тоже поэтика, и они ничуть не хуже, скажем, ехидных онтологических лекций Пелевина.

«Однажды в магазине я попросил принести пять китайских компасов, чтобы выбрать достойный. Представь себе – все они показывали север в разных направлениях! Поэтому я купил русский компас, самый лучший, который не врет», − рассказывает Рома Тарарам. «Мертвый язык» − компас не для всех, но стороны света он показывает безошибочно.

..............