Борис Акимов
Вихри истории надо закручивать в правильном направлении
Россия – это особая цивилизация, которая идет своим путем, или Россия – это такая недо-Европа, цель которой войти в этот самый европейский дом?
4 комментария
6 августа 2008, 14:46 • Культура
Быть вещью
Показалось забавным. В одной телевизионной программе соведущая (замечательная писательница) спросила: «А если вам надо было бы выбрать, в какую вещь превращаться, в какую бы превратились?» В вещь превращаться не хотелось. Но выбора не было.
– В подоконник. А вы в какую?
Чтоб сверху два мелких ящичка, а внизу еще три больших. И конечно, чтоб там было свое потайное отделение
– А я в комод. Такой высокий, по грудь. Чтоб сверху два мелких ящичка, а внизу еще три больших. И конечно, чтоб там было свое потайное отделение. И много всякой ерунды в ящиках: и пуговицы, и тряпочки, и флаконы неполные, и старые письма. И чтоб еще лежала там, под кучей нужных и ненужных вещей, такая подушечка, расшитая бисером (в руки ее даже взять страшно: возьмешь, и бисер летит, настолько ветхое все, а пришить обратно нельзя – ведь и иголок таких уже нет). Тонкая вещь. Невозможная.
И она рассказала, какой это должен быть комод, и даже показала руками, какие должны быть у комода ножки и ручки (латунные, за которые можно поднять крышку) и как там внутри темно и пахнет специально сваренным янтарным мылом.
- И это тянет нас друг к другу
- Козлиная песнь
- В середине лета
- Пианистка Елена Фанайлова
- Все через Ж
На эту тему
... А я думал: нет, если уж в вещь, то пусть в подоконник.
Покрашенный белой масляной краской, широкий, с небольшой трещиной посередине. Возможно, с жучком. Но обязательно белый, широкий и под дубом. И если повезет – то на тебе по утрам косое осеннее солнце.
И коричневый лист спланирует иногда.
Ш-ш-ш-и-и-и-х-х.
_____
***
В тот день, когда меня не станет,
ты утром встанешь и умоешься,
в прозрачной комнате удвоишься
среди пейзажа воздуха и стен:
моей души здесь завалилось зданье,
есть лень и свежесть, нет воспоминанья.
***
И шейный срез, пахучий и сырой,
от делать нечего он трогает порой,
по слойке круговой закон моей природы
стараясь разгадать, пережитые годы
обводит пальцем он без всякого усилья,
скользит по связкам и по сухожильям,
упорствует в насвистываемом марше:
«О больше тридцати? Так ты меня постарше» –
откинулся, прилег, и лес стоит над ним,
над неказненным, неказистым, никаким.
1934
***
Вот и кончились эти летние услады,
ах, зачем же не вечны вздоры!
Я читал, что увядший листик
загорится золотом в песнопеньи,
так и наши боренья, паренья,
развлеченья, влеченья, волненья,
лишь материал для стилистик,
как и вялые на заборе афиши –
найдется потом, кто их опишет,
эти ахи да охи, вздохи
занимательнейшей, увы, эпохи.
1929
