Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

10 комментариев
Андрей Полонский Андрей Полонский Зачем галициец обещал Америке русские меха

По сравнению с немцами, французами и старинными шведами нынешние киевские куклы на веревочках, конечно, мелочь. Зато теперь понятно, что всю стаю западные дрессировщики специально на русский мех науськивали. На нефть, газ и алмазы. Учили. Готовили.

17 комментариев
27 августа 2008, 09:49 • Культура

Первый звонок конца мира

Первый звонок конца мира
@ ИТАР-ТАСС

Tекст: Валентин Колесников

Поскитавшись в прошлом сезоне по чужим сценам, Театр имени Н. Гоголя вернулся в собственные стены и уже успел сыграть премьеру. Репертуар театра его бессменный руководитель Сергей Яшин строит на парадоксах и на бесконечных метаниях.

От самых легкомысленных, если не сказать больше, комедий, каковыми и уважающая себя антреприза погнушалась бы, его бросает к драматургии, на освоение которой, в свою очередь, решился бы не каждый даже пользующийся безграничным доверием продвинутой публики режиссер с репутацией «большого художника».

«Последние» – одна из лучших пьес Горького. Полная прямых и скрытых христианских аллюзий, она имеет богатую сценическую судьбу и востребована современной театральной практикой как никакая другая из наследия «великого пролетарского писателя».

Так, с 1995 года в Театре под руководством Олега Табакова играются «Последние» в постановке Адольфа Шапиро, на недавнюю «Золотую маску» привозил свою версию этой же пьесы Нижегородский ТЮЗ. Именно «Последние» стали предсмертным шедевром режиссера Наума Орлова в челябинском театре драмы им. Цвиллинга.

Привлекательность материала объяснима: смутные времена, где правят бал полицейский произвол и противостоящие им террористы (одни стоят других), показаны через внутрисемейные конфликты.

Но и сложности очевидны: пьеса большая по объему, непростая для восприятия, да и идеология, которой Горький уже на момент создания «Последних» (1907) служил, требует режиссерского переосмысления – а оно, в свою очередь, чревато «сопротивлением материала».

Не спят истопники

Критика о театре либо не пишет совсем, либо пишет с жалостью, которая для живого творческого коллектива страшнее самой грязной брани

Семья бывшего полицмейстера Ивана Коломийцева, лишившегося должности после скандала, вызванного покушением на него террористов-революционеров и позорного поведения персонажа в связи с этим покушением, обитает в доме брата Якова, влюбленного в его жену Софью.

У Коломийцева пятеро детей – дочери Надежда, Любовь и Вера, сыновья Александр и Петр. При них живут старая нянька, муж старшей дочери Надежды, а также введенные в действие режиссером два истопника, о функции которых в спектакле стоит сказать отдельно.

За стенами дома постоянно воет метель. Внутри чадят три изразцовые печи в форме башен. Строго говоря, образ печки-башни уже на сто процентов отработан в нашумевшем «Горе от ума» Римаса Туминаса в «Современнике», но художник Елена Кочелаева делает акцент на другом мотиве.

Эти «башни», наподобие Пизанской, располагаются по отношению к сцене под наклоном, как и вся остальная обстановка дома: диван, буфет, даже люстра.

Над сценой «пролетают» силуэты шинелей – то есть всё напоминает о том, что у дома в прямом и переносном смысле «крыша поехала».

Двери дома хлопают с чудовищным грохотом и скрипом под устрашающую музыку, словно это врата в преисподнюю.

В начале представления персонажи вваливаются внутрь с мороза в шубах и с чемоданами в руках, не как жильцы, но как временные постояльцы, заехавшие ненадолго.

Они начинают кружиться и петь: «Динь-динь-динь, хочется жизни, динь-динь-динь, хочется жить». Жизни, само собой, никакой не получится, но образ колокольчиков и бубенцов будет всплывать по ходу действия, длящегося три с половиной часа, постоянно.

В том числе и в романсах, которые то и дело запевают герои пьесы, и буквально, когда няньке понадобится собрать домашних к обеденному столу. Колокольчик в данном случае – это еще не труба, которой спустя годы герой более поздней горьковской пьесы Егор Булычов предлагал протрубить конец миру, – но, если можно так сказать, «первый звонок».

Другое символическое ноу-хау режиссера Яшина – два истопника, старый и молодой. В спектакле они работают и за слуг, и за рабочих сцены, выполняя и чисто технические, и символические задачи.

В частности, отбивая одно действие от другого ритуальными проходами через сцену с охапками дров для печек в руках. Практически постоянное присутствие этих почти бессловесных, но очень заметных персонажей и их участие даже в самых интимных семейных сценах слишком навязчиво и на сюжетно-бытовом уровне выглядит неуместным.

Но режиссеру, обозначившему жанр спектакля как «трагический балаган», важно было участие в этом балагане, где основные действующие лица пляшут в мохнатых шубах, распевая романсы и кружась в хороводах, героев, функционально заменяющих, пусть и в пародийном отчасти ключе, хор античной трагедии.

Если они не посочувствуют персонажам Горького, обреченным и в столкновении с историей не имеющих шансов выжить, – кто же посочувствует?

А есть ведь еще в спектакле мать террориста Соколова, которая является в черном платье со шлейфом, высокая и худая, как сама Смерть…

Не выкручивая Горькому рук и не выворачивая наизнанку авторский революционный пафос, Яшин в то же время старается сделать акцент на драме отца и детей.

Ведь в первоначальной версии пьеса так и называлась – «Отец», и это заглавие в контексте монолога главного действующего лица Ивана Коломийцева тоже содержит прямой библейский отсыл.

Что роднит яшинских «Последних» с другим, более знаменитым «трагическим балаганом» – «Детьми Ванюшина» Андрея Гончарова, которых мэтр поставил на пике своей творческой формы и попытался восстановить совсем незадолго до смерти, – этот проект оказался его последней работой.

По ком звонит колокольчик

Сергей Яшин заявляет о «великолепном актерском ансамбле» вверенного ему театра не вполне безосновательно.

Как-то быстро забылось, что в спектаклях Театра имени Гоголя был впервые замечен Даниил Страхов, отсюда Олег Табаков рекрутировал для своего Театра-студии Ивана Шибанова. А в «Последних» наряду с хранящей верность своему театру во всех обстоятельствах Светланой Брагарник заняты и новые, но заслуживающие внимания исполнители.

Алексей Кирилин в роли Якова или Кирилл Малов, играющий в разных составах младшего сына Коломийцева Петра и Молодого Истопника (совсем юным актер несколько лет назад блеснул в фильме Дениса Евстигнеева «Займемся любовью», затем ушел из профессии, работал официантом в ночном клубе).

Тем не менее, ни новые спектакли, ни реконструкция театра почему-то не в состоянии привлечь внимание публики. Конечно, гоголевские актеры играют не совсем в безлюдном зале.

Однако амфитеатр по-прежнему стыдливо задрапирован занавесочкой, отделяющей пустые задние ряды от полупустых передней.

Критика о театре либо не пишет совсем, либо пишет с жалостью, которая для живого творческого коллектива страшнее самой грязной брани, но по отношению к театру имени Гоголя грубость мало кто допускает – преобладает тихое сочувствие.

Теперь, на беду, еще и закрыт выход из станции метро «Курская», так что путь к театру, и без того маложивописный, через бетонную «трубу» под платформами Курского вокзала, стал еще более затруднительным.

И дело не в том, что в силу непонятных причин публика и критика игнорируют выдающиеся художественные свершения, – и причины понятны, и выдающимися свершениями Театр имени Гоголя радует, мягко говоря, нечасто.

При всём при том те же «Последние» – спектакль достойный. О некоторых других сравнительно недавних премьерах театра этого не скажешь, но суть не в этом.

В обстановке, когда партер едва заполняется пришедшими по бесплатным пригласительным полуглухими старушками, которые по нескольку раз вынуждены суфлировать друг другу недослышанные реплики персонажей, – обстановка тягостная и в то же время по-своему забавная, любое зрелище независимо от его художественного качества воспринимается специфически: и театр, и актеров становится действительно жалко.

Подобная ситуация длится уже не первое десятилетие, и ни парадоксы репертуарной политики худрука, ни ремонт, ни обновление труппы не в состоянии ее переломить.

«Трагический балаган» на улице Казакова живет своей жизнью, отрезанный от театральной географии Москвы больше, чем некоторые коллективы, расположенные гораздо дальше от центра города.

И, к слову, готовит очередную премьеру – снова «трагическую», посвященную судьбе погибшего сына Марины Цветаевой. А за ней наверняка последует какой-нибудь веселый анекдот.

..............