Кира Муратова: Любовь и Смерть

Сначала обозреватель ВЗГЛЯДА Константин Рылев устроил Заре Абдуллаевой блиц-интервью, для того чтобы понять, чем привлекла кинокритика звезда российско-украинской кинорежиссуры, а затем вместе с книгой попытался разобраться в творчестве Муратовой сам. И выяснил, что главное для Муратовой – это Любовь и Смерть.

Жалостливая и беспощадная

У Муратовой животные играют не хуже, чем люди. Я бы даже сказала наоборот: она способна людей заставить играть не хуже, чем животных

– Почему Вас заинтересовала личность Муратовой?
– Потому что она – гениальный режиссер. А то, что к ней относятся по-разному – так по-разному относятся к любому крупному художнику. Она всегда была мне интересна.

– Она достаточно жестко изображает людской мир.
– Она его изображает без иллюзий. Таким, каким видит. Поскольку делает она это талантливо, ее художественная жесткость оправданна и прекрасна. А в чем, собственно, жесткость?

– Как правило, ее персонажам сочувствуешь меньше, чем животным, как в том же «Два в одном».
– Да, она радикальный, даже анархистский художник. Но мне ее персонажей жалко. И героиню Зинаиды Шарко в «Долгих проводах», и персонажа Натальи Бузько в «Двух в одном».

– А чем дочь Андрея Андреевича вызывает сочувствие? Она же «подставляет» свою подругу?
– Это условное кино, у него другие законы. Вторая новелла «Женщина жизни» («Два в одном») – это спектакль-феерия, это не «жизнь», даже не иллюзия кино. Это гротесковое, феерическое представление, основанное на специальных приемах, которые надо уметь «считывать».

– Каковы специальные приемы Муратовой?
– Нелинейное повествование, дистанция между актером и зрителем, актером и персонажем.

– А метафизическая составляющая?
– Я не понимаю?..

– У нее, скажем, много смерти.
– Думает человек об этом.

– Если у Гоголя смех – действующее лицо, у Муратовой – смерть.
– И жизнь, и смерть у нее на равных правах. Ее картины дают свободу! Я считаю, у нас нет более свободного и смелого режиссера, чем Муратова.

– В чем ее свобода и смелость? Выйти за какие-то рамки?
– Да, она не работает ни с жанровыми, ни со стилистическими, ни с вкусовыми, ни с актерскими клише. Она их взрывает, нарушает стереотипы. И создает иной взгляд на жизнь, на смерть, на персонажей. Никто не думает, почему вот такая странная вторая история в «Двух в одном». Мне кажется, Муратова перевернула структуру «Астенического синдрома». Первая его часть черно-белая – фильм в фильме. Он заканчивается, и начинается другая история. «Два в одном»: первая часть – это муратовское кино. Потом она снимает представление, поставленное как бы другим режиссером, спектакль провинциального театра. Мне говорят: «Нам понравилась первая часть, вторая хуже». Но вторая – шутка. Ее как бы не Муратова поставила, она ее только сняла.

– Это Вы говорите о форме?
– А содержание не бывает без формы, а форма – без содержания.

– Что, на Ваш взгляд, дала Муратовой Рената Литвинова?
– Тут какое-то избирательное сродство, выражаясь словами Гете. Как говорит Муратова: «Редкое сочетание красавицы и эксцентрической актрисы». Это неординарный сплав. Для муратовского кинематографа он составляет квинтэссенцию. Кроме того, у нее потрясающие, хоть и смурные сюжеты. В «Двух в одном» икона гламурного мира сумела сыграть вагоновожатую, простолюдинку. Литвинова проявила себя здесь, как очень большая актриса.

Я считаюсь строгим и максималистским критиком, но от содружества Муратовой и Литвиновой я в восхищении. А вообще, я в восхищении от всех муратовских артистов: от Нины Руслановой, Сергея Попова, Натальи Бузько.

Особенностью Муратовой, как режиссера, является то, что она неординарно составляет актерские ансамбли, умело сочетая профессиональных и непрофессиональных актеров. Кира Георгиевна идет по лезвию, по канату, соединяет невозможное. Какой, например, она сделала великолепный дуэт из суперпрофессионала Олега Табакова и девочки Лили Мурлыкиной.

– Она и животных заставляет играть.
– У нее и животные играют не хуже, чем люди. Я бы даже сказала наоборот: она способна людей заставить играть не хуже, чем животных (смеется).

– Вы в курсе ее следующей работы?
– Она снимает рождественскую сказку. Я читала сценарий, но Кира Георгиевна обычно делает свой вариант, существенно отличающийся от первоначального теста. Литературный сценарий – это такой оммаж Диккенсу и Андерсену. Это рождественская история: жалостливая и беспощадная, пронзительная и жестокая.

Мир тотального эгоизма

На эту тему
• Аки Каурисмяки: «Главное – честность…»
• Александр Митта: «Моя точка зрения в России непопулярна…»
• Кшиштоф Занусси: «Диалог необходим…»
• Шарлотта Брендстром: «Рассказывать истории…»
• Новый Андрей

В прошлом году вышла книга сценариев Ренаты Литвиновой «Обладать и принадлежать». Четыре из них поставлены Кирой Георгиевной. Но даже в сценариях Муратовой и Литвиновой, написанных порознь, множество пересечений.

К примеру, милиционер Кирилюк так выражал заботу о своей жене: «Ты должна регулярно питаться и есть полезное». Первая фраза из повести «Обладать и принадлежать»: «Когда они жили вместе, суп сгнивал – она не ела без него полезное».

Если «полезное» трактовать шире, это – обязательное, то, что предписано обществом «для здоровья». Герои Муратовой и Литвиной отвергают «полезное»: общественные ритуалы, религию, мораль.

Считаются они с двумя моментами существования: Любовью и Смертью. Причем исповедают, преимущественно, Любовь к Себе и Смерть Другим. Смерть зовут в союзники – для расчистки пространства.

Надо привыкнуть к ней и не бояться ее. Она, безусловно, рано или поздно и героя настигнет. Но чем быть в стаде баранов, для которых и нужны «духовные пастыри», лучше, следуя звериной природе человека, сразу и честно сказать: «Я – из породы хищников. Я – выше морали стада».

В первом фильме Муратовой «У крутого яра» (1961), еще «благочинно-советском» (сделанном в соавторстве с мужем Александром), рассказывается о том, как смелый парубок убивает семью волков, таскающих колхозных овечек.

Финальная сцена: радостные селяне обступили телегу с трупами серых хищников. Эти двое из темной чащи контрастируют с празднично наряженными, глуповато хохочущими крестьянами.

Муратова, если кому и сочувствует в этой сцене, то «лесным братьям». Хотя слово «сочувствие» вряд ли уместно для большинства ее картин, скорее ощущается некое «сродство». Ведь, практически, все муратовские ленты – о тотальном эгоизме.

В «Коротких встречах» два влюбленных эгоиста – геолог и крупная чиновница – не могут уступить друг другу, чтобы быть вместе. В «Долгих проводах» мать не желает «делиться» своим сыном с миром, не может отпустить от себя.

В «Перемене участи» (по новелле Моэма «Записка») замужняя дама из ревности застрелила любовника, чтобы он «не путался с туземкой». В «Двух в одном» стареющим ловеласом так завладела страсть, что он готов переспать с родной дочерью.

Дочурка не в восторге от возможного инцеста и приводит на замену подругу. У той на уме – хоть икры стащить «у богатых»…

Конечно, у Муратовой существуют исключения. «Чувствительный милиционер» – дядя Степа в образе дяди Толи. Предельно сентиментальная комедия-гротеск. «Ангелочками» в человеческом облике представлены здесь… младенцы.

Их режиссер с умилением демонстрирует на протяжении всего фильма. Но даже в этой чудной работе Муратова напоминает, что из этих крошек вырастут неблагодарные чудовища: в суде через открытую дверь видна драка «из-за имущественных вопросов» престарелой матери со своей взрослой дочерью.

С какого момента детишки начинают «перерождаться»? В новелле «Девочка и смерть» из «Трех историй» 6-летняя девчушка отравляет крысиным ядом дедушку-соседа, запрещавшего ей гулять.

Безобидная миниатюра, типа как у Чуковского в «От двух до пяти», когда внучек заявляет бабушке, не разрешающей трогать швейную машинку: «Вот когда ты умрешь, буду твою швейную машинку целый день крутить» – становится реальным кошмаром.

Коробит от подобных сцен не только зрителей, но и коллег Киры Георгиевны. Верный и давний оператор Муратовой Геннадий Карюк признается в книге: «Я вот не хотел снимать последнюю из «Трех историй», где девочка уморила старика».

Уже внушительного размера эгоистка в виде персонажа Ренаты Литвиновой – Лина из «Настройщика», возжаждав денег вдовы антиквара, следует той же логике: «А может, ее просто тупо убить?»

Однако проводится хитрая комбинация, в результате которой друг Лины, настройщик Андрюша, «кинул» вдову на семь тысяч долларов. И вот тут зрители, наконец, испытывают подобие катарсиса (не очищение, но облегчение): хоть не убили тетеньку – и на том спасибо!

Обаятельная героиня Аллы Демидовой вызывает не меньшую симпатию, чем чувствительный милиционер Кирилюк. Она даже не держит зла на мошенника, считая, что богатством ввела «бедного мальчика» в соблазн: «Люди ведь слабые!»

Но даже здесь, по мнению режиссера, положительная героиня руководствуется не альтруизмом, а еще одной разновидностью эгоизма: «Это реакция христианки! Или существа с разумным эгоизмом». Христианская позиция – «хотя бы из эгоизма надо быть добрым».

Идеология, близкая муратовским картинам, – у Ларса фон Триера в «Догвилле». Героиня Николь Кидман, устав быть жертвой жителей городка, где она скрывалась от преследования, становится их палачом. И она, и горожане долго прикидывались «хорошими», пока опасность не заставила обнаружить «истинное лицо» каждого.

Как говорит учитель в «Астеническом синдроме» о мещанине: «Он даже может быть рубахой-парнем, пока не угрожают его благополучию».

Тема «палач (преступник)–жертва» – сквозная для Муратовой (жертвы и палачи у нее тоже зачастую меняются местами): «Кукла», «Справка», «Настройщик», «Три истории», «Два в одном».

Кстати, у фон Триера родители тоже были фанатичными коммунистами, как и у Киры Георгиевны, выработавшие, судя по всему, у своих чад стойкий иммунитет к любым «высоким» идеалам. Отсюда такой беспощадный и искренний атеизм в форме «борьбы с лицемерием». Поэтому именно в храм («Чеховские мотивы») Муратова поместила «Маски-шоу» почти в полном составе. Цирк в церкви!

Что у меня вызывает уважение в личности Муратовой – это твердость в отстаивании художественных целей и бескомпромиссность в доведении их до максимального результата. Согласен и с основным творческим методом: «У меня всегда фильм растет, как дерево. Есть глобальный замысел, а по ходу дела на нем появляются веточки, и так он ветвится до самого конца».

Единственный недостаток муратовских «деревьев» – они в большинстве своем растут корнями вверх, а кронами все глубже проникают в ад человеческого сердца, который выстроен из эгоизма.

Прилагательное «тотальная» применительно к Кире Георгиевне прозвучало в сборнике практически у всех коллег и искусствоведов из ее окружения. Наиболее поэтично выразился композитор Олег Каравайчук: «У нее в глазах абсолютная тотальность. Люблю тиранов».

Еще любопытный момент – Абдуллаева цитирует героиню «Коротких встреч»: «Я им отвечаю, как автомат: через год будет вода, через год...». Затем критик делает точный вывод: «Проскользнувшее в этом тексте слово «автомат» – коренное понятие для поэтики поздней Муратовой…»

Действительно, многие персонажи Муратовой действуют, словно автоматы, даже повторяя одни и те же реплики. Ее художественный мир некоторыми своими чертами близок тотальному театру американского авангардного художника и режиссера, монстра современного искусства Роберта Уилсона (отдельная тема – произведения современного искусства в муратовских лентах).

Муратову и Уилсона объединяет и любовь к механистичности оперы. Фирменный муратовский прием повторения имеет оперное происхождение: «Я люблю Вас, Ольга, я люблю Вас, Ольга…» При этом оба авангардных художника самой музыке уделяют гораздо меньше внимания.

В фильмах Киры Георгиевны она звучит несколько пародийно, создавая диссонирующий фон: будь это Вертинский, Каравайчук или Сильвестров.

Так же, как Уилсон, Муратова любит использовать в канве своих постановок «людей с улицы», имеющих психофизические отклонения. Их зацикленность, «сбой в программе», подчеркивает свободу главных героев – преступивших черту, нарушивших табу, взорвавших этику.

Они, выражаясь по Ницше, и есть супермены, только маленькие – эдакие сверхчеловечки: домохозяйка, сосед по коммуналке, вагоновожатая. Поскольку каждый из этих маленьких больших эгоистов слышит только себя, прерывистая речь, повторения, готовые блоки, незаконченные монологи в кино Муратовой – обычное дело.