Очная ставка

В прозрачной темноте зала горят картины; по левую руку – знаменитый «Пир королей», по правую – «Россия после 1905 года».

Мерцающий ад

П.Филонов. Пир Королей

Учитывая, что выставка, а вернее, выставочный проект Русского музея при ощутимом участии московской компании Proactive PR открывался специально к саммиту, сложно не усмотреть в этом своеобразном интро не просто намек, но прямо-таки, как любят выражаться функционеры от современного искусства, message.

Встречать королей этого мира филоновским «Пиром», полотном брутальным, в красно-коричневом колере, с беспощадной аналитичностью демонстрирующим взгляд художника на новую мировую иерархию, – это сильно. К слову, число пирующих королей – 7+1, семеро мужчин и женщина.

Насколько известно, лидеры «восьмерки» не почтили выставку своим вниманием, заслав вместо себя, по меткому выражению господина президента, «дублеров», то бишь участников детского саммита.

Картель угодил в пустоту?

Судьба героя

Кроваво-лазурные «Мужчина и женщина»

Нет, конечно. Забегая вперед, скажу, что вся экспозиция производит сильнейшее впечатление. Посетить эту выставку – как в первый раз прочитать «Божественную комедию» Данте; сила переживания сопоставима вполне.

Она и построена в точности по этому принципу, разве что предбанничка для некрещеных младенцев и добродетельных язычников кураторы не предусмотрели – с первых шагов окунаешься в этот самый мерцающий ад. Темнота, волшебство и дробные, босхианской подробности и маяковского накала картины горят, как маячки преисподней.

По соседству с «Пиром» – «Кому нечего терять» – полотно в утомленных тонах, напряженностью бытового сумасшествия напоминающее «Едоков картофеля» Ван Гога. Рядом – кроваво-лазурные «Мужчина и женщина». Логично, что вещи эти 1912–1913 годов, это ранний, тридцатилетний Филонов.

К слову, к этому периоду относится первая из программных статей Филонова об аналитическом искусстве – «Канон и закон», то есть водораздел для героя существенный. А умер он в 1941-м, чуть не дожив до шестидесяти. Вот тебе и «земную жизнь пройдя до половины».

На этом первый раунд завершается, нет, переходит в новое качество. Пересменок, чтобы слегка восстановиться, не потерять остроту восприятия: вместо темноты – полумрак, вместо пламенных полотен – фасеточная графика и летучие акварели.

Да, но до этого еще один символистский момент. На стенках прохода взгляд рассекается, как ребром ладони, сразу две доминанты конкурируют за внимание зрителя. Две маленькие картины как момент выбора – волшебные, эльфовидные «Люди» и мрачно-фигуративные «Две головы», впрочем, второе название вещи скажет больше – «Герой и его судьба».

Судьба героя – цвета махорки, на которую в тридцатые художник наскребал последние деньги, отказывая себе в хлебе, да и вообще она зловещий имеет вид. Судьба из тех, что покорных ведет, а непокорных тащит. Нас она тащит дальше, в чистилище.

Цветы мирового расцвета

П.Филонов. Цветы мирового расцвета. 1915г

Дверь отмыкается ключом, а ключ – «Цветы мирового расцвета», вещь пятнадцатого года, в которой, как яйцо в утке, заключены последующие «формулы» Филонова.

Позади и вокруг – мелодии будней. «Коровницы», «Рыбаки на шхуне», «Крестьянская семья» – все бы почти идиллия, если бы не опасный зубастый пес, цербером скалящийся над плечами хозяев, и лошадь с печальными глазами и аскетичным лицом – чисто «конь бледный».

Что бы они обещали?

Что обещали, то и есть – «Германская война» с проступающими, как подмигивающими, из свежей земли пальцами многих ног; «Перерождение интеллигента». Безжалостная динамика этого перерождения, не просто выкручивающего суставы, но деформирующего кости и ткань, – лейтмотив «расцвета».

Сам Филонов в 1916-м мобилизован и направлен рядовым на Румынский фронт. После революции принимал участие в работе Военно-революционного исполнительного комитета в Придунайском крае. В 1918 вернулся в Петроград; участвовал в знаменитой свободной выставке художников всех направлений в Зимнем дворце. Было признание.

Среди всех этих бурь и натиска, среди мира, дробящегося в непрерывном движении, как во время полета на карусели, – портрет Евдокии Глебовой, сестры художника, много позже, после смерти Павла, сохранившей его работы.

Да простят меня арт-критики за это словечко, портрет бесконечно беспомощный, и не с точки зрения даже несвойственности его филоновской манере, и не по какому-то «уровню» исполнения, но беспомощный, как бывает беспомощным глаз при взгляде на сломанную куклу, бабушкину швейную машинку «Зингер». Глаз, нечаянно и не к месту подернувшийся ностальгической поволокой, – эффект трогательного диссонанса. Бесконечно уместно то, что мир видимый, мир живых людей именно таким образом напоминает здесь о себе.

А вот когда просияет разбитым витражом «Победа над вечностью», тогда ясно, расцвет таки наступил, впереди – «Формула космоса» и чертежный рай ГОЭЛРО, рай по-филоновски, когда всюду – голубые и сиреневые тени и люди и «головы», первые похожи на чертей, а вторые – уже на инопланетян.

Лица, срубы, и кристаллы, и целый мир «невидимых явлений», вписанный Филоновым, как в идеальный круг, в его формулу «Мирового расцвета», – и все это, не будем забывать, в тридцатые годы, на чае и картошке, то есть в то еще прекрасное и удивительное время.

Абсолютная безжалостность мечты

Перерождение интеллигента. 1914-1915. Холст, масло. 116,5 х 154

«Очевидец незримого» – безусловный выставочный шедевр; все здесь к месту и обостренно ко времени. И замогильная музыка – саундтрек, аудиовоплощение филоновских картин, и аппарат «АНС» – «Александр Николаевич Скрябин» – все шепчет о красоте и безжалостности мечты и о благих намерениях, приподнимающих над дорогой известно куда; у той самой death car, судя по всему, запредельная скорость и очень качественная подвеска.

И королям, не почтившим вниманием свой пир, очевидно, намекали на то, что и так понятно каждому вглядывающемуся в современный целлулоидный мир, – что любая попытка отобрать у человека «прибавочную стоимость» бытия оборачивается кровавым торжеством этой самой прибавочной стоимости.

Потому что как иначе, кто в конце концов всерьез согласится прожить жизнь как рабочий день среднего звена – с «блендамедом» на закуску, факсом посередине и голливудским шедевром под пивную анестезию в конце? Душа потребует красок, как у того китайского студента, что застыл в темном зале напротив «Формулы весны и действующей силы» и торчал там, наверное, час или больше, наблюдая пробуждение этих самых действующих сил.

Только вот как сделать, чтобы пробудились они не то чтобы вполовину, но, что называется, без фанатизма? Чтоб очевидец незримого прозревал миры, и чтобы ему хватало на папиросы, и чтобы выставляться было где. Но в то же время чтобы повседневная шкала ощущений выходила за растительные рамки «удовольствие – раздражение», оттого что «пластмассовый мир победил».

На эту тему
• Искать искусство
• «Мы делили апельсин»
• Пироги династии Минь
• Лето для искусства
• ГУМ да Винчи
• Немцы в городе

Не победил он ни разу; и на этот раз тоже нет, – это, если хотите, как закон сохранения энергии. Но его временное торжество сейчас сообщает оторопь – от одной мысли о возможной силе обратного рывка.

P.S. На выходе, за занавеской, можно видеть инсталляцию концептуалиста Вадима Захарова в виде голубого пластмассового льва. Что имел в виду автор, неясно, возможно, гибрид «синего вола, очей исполненного» и «льва огнегривого» из знаменитой песни Хвостенко. Инсталляция – такая же часть выставки Филонова, как наш игрушечный мир того «незримого», которое застал Павел Николаевич.

Перед львом Захарова табличка: «Экспонат временно неисправен». Симптоматично.