Галерист на галерах

- Марат, как начиналось дело, тем более что к началу 90-х тебе уже было тридцать лет и за плечами была какая-никакая, а биография?
- Начать с того, что в 1986 году произошло очень важное событие в моей жизни. Был отменен закон о тунеядстве. Буквально на следующий день после этого я уволился из института, в котором мучил себя и своих начальников: по складу своего ума и по своим стремлениям я не был склонен к работе с железяками. Я все время стремился к какой-то более содержательной, творческой, коммуникативной деятельности. Начал зарабатывать в компании, созданной мной и друзьями.

- Это время первых кооперативов и первых ростков частной предпринимательской деятельности?
- Да, появились деньги, а потребительские стандарты при этом не изменились. Я жил точно так же, как научный работник, получавший 200 рублей в месяц: платил за квартиру, еду, алименты и т. п. Но денег-то стало больше, и так получилось, что я начал коллекционировать искусство.

Любитель искусства очень быстро входит в контакт с художниками и по мере способностей становится профессионалом

- И так вошел в мир художников?
- Надо иметь в виду, что, в отличие, например, от любителя кино, который никогда не станет частью киномира, любитель искусства, наоборот, очень быстро входит в контакт с художниками и по мере способностей становится профессионалом. Объяснение простое: если вы посмотрели плохой фильм, то пожалеете потраченное время, а не тех небольших денег, которые отдали за билет. Если же вы неудачно приобрели картину, это ощутимо бьет по вашему бюджету. Коллекционер вынужден относиться к своему увлечению, как профессионал.

- Тем более что вы как системщик стали осваивать новую сферу?
- Естественно. В конце 1987 года я уже организовал свою первую выставку. Это было в Кишиневе – выставка московских художников. Не один я стал покупать картины. Из-за бума на русское искусство цены стали гораздо выше, чем я мог себе тогда позволить. И я начал помогать художникам в организации выставок, в подписании контрактов с зарубежными галеристами. А взамен покупал у них работы по приемлемым для меня ценам.

- Но почему-то начали собирать не столичных художников, которые были на виду, а, скажем так, провинциальных?
- К 1989 году я уже неплохо ориентировался в ситуации и понял, что полная и интересная коллекция должна иметь свое лицо. Я увлекся художниками из Киева, Одессы, Ростова, которые позже с моей помощью сформировались в так называемую «южнорусскую волну». По большому счету, своей первой профессиональной выставкой я считаю именно выставку «Южнорусская волна» – в Московском дворце молодежи. Притом что до нее я организовал уже более десятка выставок. К тому времени я для себя решил, что искусство из хобби должно для меня превратиться в судьбу.

Галерист – моя идентичность, моя жизненная роль

- Вы даже свою страницу в «Живом журнале» озаглавили ником «galerist».
- Да, на сегодня все другие занятия в моей жизни – это занятия. А галерист – моя идентичность, моя жизненная роль. Ну так вот, успех «Южнорусской школы» оказался для многих неожиданным. Украинские художники делали искусство, сильно отличающееся от московского концептуализма, который был тогда номером один. Многие говорили, что успех связан не с талантом художников, а с менеджерскими способностями организатора выставки. То есть меня. Потом все признали и самих художников, но слава «успешного менеджера» ко мне приклеилась.

- Это стартовая площадка для взлета. Но нужен был и взлет.
- В 1990 году с идеей открыть галерею ко мне и еще к пяти, наверное, кураторам обратился Леонид Бажанов. У Бажанова тогда не было никаких должностей, но он был одним из самых влиятельных персонажей в современном искусстве. Таким «окном в Европу», символизируя собой связь между художественными мирами Москвы и мира. Когда я пытался отказаться, говоря, что нет коллекционеров, что непонятно, как будет функционировать галерея, он отвечал, что мое дело – делать хорошие выставки, общаться с художниками, а уж иностранных коллекционеров он обеспечит. Все это оказалось иллюзией. Из пяти галерей, созданных под воздействием Бажанова, осталась только моя. Мы идеализировали рынок. Нам казалось, что это такой вот объективный и универсальный инструмент. Огромные деньги, за которые были проданы картины русских художников на Sotheby's, сулили всем светлое будущее. Однако уже в 1992-93 годах стало ясно, что рынок обслуживает искусство… если оно есть.

- Старое разрушили, новое не выросло?
- Достаточно легко разрушив советскую художественную систему, мы обнаружили, что московская ситуация превращается в придаток европейской. Все художники стремились уехать за границу. Коллекционеры были в основном иностранцы. И даже новая иерархия системы оценок российского искусства устанавливалась не в Москве, а в Кельне или в Нью-Йорке. Фактически в течение всех 90-х годов несколько галерей в Москве выполняли роль и музеев, и галерей, и нонпрофильных институций. Подводя первый итог, могу сказать, что мне повезло: становление галереи полностью совпало со становлением новой художественной ситуации в Москве. По большому счету, история российского искусства 90-х годов и история Галереи М. Гельмана – идентичны. Сегодня ситуация другая. В Третьяковке и в Русском музее есть отделы новейших течений. Появилось несколько музеев и фондов современного искусства. Да и галерей уже не меньше двадцати.

- Понятно, что эта деятельность изменила вашу жизнь. А сами вы изменились?
- Для меня самым важным оказалось проживание жизни вместе с художниками. Когда каждый месяц – новая выставка, общение, попытка понять друг друга. Уникальный опыт «перевода» с языка художника на язык зрителя. Все это я обрел в качестве галериста. Можно сказать, что Марат Гельман* в 1990 году и Марат Гельман в 2005 году – это два разных человека.

В политику я пришел как человек помогающий

- При этом деятельность галериста расширилась в область политтехнологии?
- Нет, с моей деятельностью в качестве политического консультанта ситуация принципиально иная. В искусстве я назвал галерею своим именем. Я идентифицирую там всю свою деятельность с собой. Это моя личность, мое мировоззрение. А в политику я пришел как человек помогающий. Фактически я оказывал платные услуги. Поэтому даже не знаю, что ответить. Очевидно, были какие-то способности к креативу, к сценарному мышлению, к анализу. Плюс определенные организационные способности и стечение обстоятельств.

- Под последним вы имеете в виду встречу с Глебом Павловским?
- Да, мы встретились с Глебом в 1995 году и работали вместе до 2002 года. С 2002-го до конца 2004 года я какое-то время работал самостоятельно. Потом наступило время, когда люди, подобные мне, перестали, по большому счету, быть востребованными в политике. Для того чтобы ограничить СМИ, наехать на конкурентов с помощью налоговой полиции и прокуратуры, особого креатива не требуется.

- О вашем участии в политике по-прежнему ходит много слухов.
- Не хочу лукавить, какие-то политические проекты остались в зоне моих интересов. Но сам тип деятельности руководителя предвыборных кампаний я оставил. Надеюсь, надолго, если не навсегда. Правда, одновременно с тем, как я полностью сконцентрировался на искусстве, политики тоже начали им бурно интересоваться. Вы же знаете, как возникли проблемы с некоторыми депутатами, которые выбрали оперу «Дети Розенталя» в Большом театре или выставку «Россия-2» в качестве предмета своих нападок.

- По поводу последней на вас подали в суд. Какой ваш прогноз: эта «эстетическая нетерпимость» будет нарастать или рассосется?
- Судебный иск против галереи возбудили после выставки «Россия-2». Подчеркну, что это гражданское дело. То есть, в отличие от процесса над выставкой «Осторожно, религия!», на котором требовали признать организаторов выставки уголовниками, – и, как ни абсурдно, признали! – наше дело идет на другом языке: гражданском, а не уголовном. Суть иска такова. Члены Московского союза художников утверждают, что наша выставка оскорбила их религиозные чувства. Хотя та же «Россия-2» была буквально месяц назад показана нами в Нью-Йорке и имела большой успех. Большой частью работ с выставки заинтересовался русский Sotheby's. Произведения «Синих носов» и Тер-Оганьяна войдут в экспозицию гигантской ретроспективной выставки «Россия!» в Музее Гуггенхайма в Бильбао.

Мы являемся единственной галереей в России, которая так тесно работает с ведущими музеями: Русским музеем и Третьяковкой

- Для ваших обвинителей это аргумент защиты или новых обвинений?
- Трудно сказать. В их иске, помимо нелепых обвинений, есть много такого, что непростительно для позиции профессионального художника, которую эти люди пытаются занять. Они именуют нашу выставку «Искусство постсоветского пространства», тогда как проект называется «Россия-2». Они путают произведения: некоторых из «оскорбивших» их работ на выставке не было. Называют диптих – триптихом. И так далее. Более того, двое из девяти истцов на суде признались, что вообще выставку не посещали. При этом требуют компенсацию за понесенный ими «моральный вред» в размере пяти миллионов рублей. Этот процесс мы выиграли. После того как это произошло, надеюсь, мракобесы в своем произволе перестанут рассчитывать на потакание со стороны суда. А это важно не только лично для нас.

- Перейдем к приятному: какие мероприятия готовите к 15-летию галереи?
- Готовим несколько важных проектов, в том числе музейных. Мы, кстати, являемся единственной галереей в России, которая так тесно работает с ведущими музеями: Русским музеем и Третьяковкой. Первым в списке юбилейных мероприятий станет масштабная выставка в Русском музее в Петербурге. Там предстанут работы 15 художников, с которыми мы начинали работать 15 лет назад. Сейчас они ключевые фигуры российского contemporary art’а: Кулик, Дубосарский и Виноградов, Кошляков, Борис Михайлов, Комар и Меламид. Выставка откроется в марте. К ней же готовится большое издание юбилейного каталога, в котором будут представлены 15 самых масштабных проектов галереи за 15 лет ее существования (хотя за это время мы провели более четырехсот выставок) и те же 15 художников. В Москве планируем целую серию персональных выставок совместно с Третьяковкой – под эгидой нашей галереи. Первой в этом цикле станет выставка Дмитрия Гутова – одного из самых тонких и философских художников. Этот проект долгосрочный. Начиная с марта 2006 года, в течение полутора-двух лет в Третьяковской галерее будут сменять друг друга персональные выставки наших художников.

На эту тему
• Мифология «Кока-колы»
• Достояние империи
• «Вежливому отказу» – 20 лет
• Леннон, Высоцкий, Дассен: три цвета времени
• 30 лет в игре
• День Моцарта

- В твоем дневнике в «Живом журнале» я прочитал еще об одном юбилейном проекте – «Книги нобелевских лекций». Это что такое?
- Это тоже проект к 15-летию, но особый – в виде моего подарка самому себе. Подарок – недешевый, символический, привязан к дате, но не связан с моей профессиональной деятельностью. Предыстория идеи такова. Как-то я обедал со своим отцом и академиком Виталием Гинзбургом после того, как он стал Нобелевским лауреатом, но еще до вручения ему премии в Стокгольме. Я спросил его, написал ли он свою нобелевскую лекцию. Старик ответил, что написал ее заранее – двадцать лет назад!

- Молодец!
- И вот появилась мысль: смоделировать ситуацию, подвигнув разных людей – известных и неизвестных – на написание такой «нобелевской лекции». Это будет некий программный текст, где автор, как бы облеченный «нобелевским авторитетом», может высказываться – «о главном». Идея в том, чтобы, объявив открытый конкурс, собрать лучшие из таких докладов в книгу и издать под рабочим названием «2006 год: Нобелевские лекции, манифесты, программные заявления». Из участников проекта уже могу назвать Эдуарда Лимонова и Дмитрия Александровича Пригова. Есть много откликов в моем «Живом журнале». Кто знает, может, кому-то, как и Виталию Лазаревичу Гинзбургу, эта лекция еще пригодится.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом