Украина
Работа с пустотой
|
Фото: Reuters Текст: Дмитрий Коваленин |
В марте шестнадцать японистов из тринадцати стран собрались в Токио, чтобы внятно ответить Японскому фонду культуры на Главный Самурайский вопрос: «Так почему же Харуки Мураками так популярен у вас за границей? Что в нем такого, чего мы пока не разглядели?»
Симпозиум «Охота на Харуки» состоялся в университетах Токио, Кобэ и Саппоро на деньги японского МИДа. Сам Мураками в это время работал в Кембридже. На запрос его офиса, как он относится ко всей этой чехарде, мэтр пожал плечами и немного смущенно ответил: «Ну, если столько людей этим занимается, значит, это зачем-нибудь нужно». А приглашение поучаствовать писатель мягко отклонил «ввиду чрезвычайной занятости в университете».
Как отмечала свихнутая на статистике японская пресса, «это было первое в истории международное собрание подобного масштаба, на котором официальным языком общения служил японский, а не английский».
Светило японской литературы
 Ричард Пауэрс |
Выяснилось, сообщил он, что обезьяны умеют мыслить «индивидуальными имидж-паттернами (образцами видений)», похожими на моментальные сны. Главная же разница между нашими грезами и дремами обезьян – в том, что обезьяний мозг в принципе не шизофреничен. А человеческое сознание расщеплено на бесчисленное множество персоналий.
Революционность же литературного метода, которым работает Харуки Мураками, как раз и заключается в том, что на примере своих гиперсюжетов он исследует принципы работы человеческого сознания в условиях расщепленной индивидуальности.
После мистера Пауэрса переводчицы из Скандинавии и Франции говорили о «неповторимости авторской интонации» в произведениях мэтра. Китаянки рассуждали о «необычных для азиатской литературы женских образах героинь его романов».
Профессор Джей Рубин, автор книги «Мураками и музыка слов» (и, как оказалось, отменный блюзмен), делал очередной упор на музыкальность текстового потока.
Наконец пришлось выступать и мне.
– Как известно, – начал я наугад, – отец и дед Мураками были дзен-буддийскими священниками...
Я рассказал им все, что сумел. Пусть кто может, расскажет лучше.
Я напомнил, что в процессе жизни личность человека постоянно растаскивают в противоположные стороны две силы: одна тянет ее к целому числу, другая к нулю. Что как раз об этих «равновеликих силах» писал Танидзаки в «Заметках об искусстве».
Мураками же нашел принципиально новый и яркий способ изображения этих сил. Это и рассматривает как особую заслугу видный японский критик Норихиро Като, собравший команду из более двадцати рецензентов для составления уникального справочника по творчеству писателя. И вот к каким выводом он приходит.
«Сверхзадача Харуки Мураками – вывести литературу к принципиально новым, куда более просторным горизонтам, конструируя повествование таким образом, чтобы оно рассматривало не только исчезновение личности, но и то, что с человеком происходит после этого. Задавшись такой целью, он стал сознательно использовать приемы и спецэффекты, применяемые в фильмах ужасов, кинофантастике и «дешевом» фэнтези о зомби, шизоидах, призраках, медиумах и т. п. – создав, таким образом, новый метод в литературе (атарасий бунгакутэки сюхо)».
Иначе говоря, проза Мураками – это литература визуализованных ощущений. И воспринимать ее следует так, как если бы мы смотрели кино.
Исчезновение личности
 Харуки Мураками |
Выражаясь терминами ядерной физики – тем, что, в отличие от «просто физиков», он наконец приступил к расщеплению ядра. Взял атом (a+tom), который до сих пор считался неделимым, расколол его, проник к ядру, расщепил ядро – и получил безграничный доступ к колоссальной энергии нового типа. По крайней мере, с конца XIX века и до сих пор ядро литературы – человеческая индивидуальность – считалось неделимым по определению (in+dividual).
Почему же сами японцы так до конца и не понимают, в чем феномен Мураками? Только ли потому, что в Японии, чтобы тебя признали классиком, неплохо бы сперва помереть?
Не думаю. Просто, видимо, еще мало кто осознает до конца, что с погружением в нулевые годы нового века человек и волк внутри нас, по Гессе, уже заглянули друг другу в глаза.
«Тогда они должны будут либо взорваться и навсегда разойтись, – предрекал Гарри Геллеру неизвестный автор трактата, – либо у них появится юмор и они вступят в брак по расчету»...
Это уже происходит с нами. Мы расслаиваемся на персоналии. Постоянно. Прямо сейчас. Нас с вами внутри уже не двое. Вам придется это выпить, господин полковник из «Конца света», иначе вы не встанете на ноги. Мало того: нет больше «вас» или «нас», есть одно сплошное истерзанное, окровавленное «мы». Совсем как японский шпион Ямамото, с которого сняли кожу живьем, в «Хрониках Заводной Птицы».
Ничего, Ямамото-кун. Потерпи немного.
Тибетские монахи уже раскрыли миру свой опыт медитаций в состоянии клинической смерти и трипами оттуда в бардо. А северные шаманы уже рассказали духам верхнего неба о болезнях пяти наших душ. А Тимоти Лири выучил все семь языков бога. А все науки мира уже договариваются между собой о том, как найти формулу силы, которая сдерживает этот мир именно в том порядке, который есть, а не в каком-либо другом. А профессор Хоукинг сотоварищи уже сосчитал все тридцать шесть измерений Вселенной. Из которых мы пока можем представить максимум пять или шесть.
Но это пока!
Ведь иглы все тоньше, а лезвия все острей. Ведь только узрев Бесконечность, мы сможем удостовериться, что этот Процесс неостановим... И, может, хоть тогда наконец успокоимся?
«Рассказывание историй лечит, – твердит нам Мураками вот уже двадцать лет подряд. – Я хочу исцелиться»...
Я закончил речь и спустился в зал. И тут ко мне подбежал, раскланиваясь на ходу и протягивая визитку, издатель из фирмы «Коданся».
– Спасибо за бесценную информацию!
– Какую информацию? – испугался я.
– Ну как же! – удивился издатель моей наивности. – Никому в Японии Мураками никогда не говорит о том, что его предки были практикующими буддистами... Так вот, оказывается, в чем дело!
Мураками как объект
 Обложка книги Клиффорда Саймака «Заповедник гоблинов» |
Невзирая на «репутацию» Клиффорда Саймака, в подобной технике нет ничего фантастического. В разные времена и в разных частях света служители разных муз называли этот фокус по-разному. Одни пытались овладеть им сознательно. Другие пользовались интуитивно. Третьи вообще ничего «этакого» не чувствовали и плохо понимали, о чем вообще речь. Однако техника эта была успешно канонизирована в Юго-Восточной Азии, а уже на практике ее до филигранности отточили жители Страны восходящего солнца.
Так, если зайти в традиционный японский дом, взгляд тут же провалится в «токонома» – неглубокую нишу в стене. В ней может стоять ваза с веточкой икебаны. А могут висеть иероглифы тушью на шелке. Но, так или иначе, назначение у этой ниши вполне практическое. Сидя напротив «дырки в стене», обитатели дома приводят свои мысли в порядок и слушают тишину.
И когда меня спрашивают, в чем же секрет популярности романов Харуки Мураками в России, мой мысленный взор в очередной раз проваливается в пустоту. По-японски это называется «кукан» (буквально - «воздух между объектами») – элемент, без которого не обходится ни одна японская композиция. В дизайне, живописи, литературе, музыке, в отношении к жизни-смерти у японцев обязательно присутствует этот самый Кукан.
Но как же насчет ответа на Главный Самурайский вопрос? – спрашивают меня, и я снова вздыхаю. И вспоминаю, как в прошлом году японский журнал «Гайко фораму» («Дипломатический форум») заказал мне статью под двуязычным названием «Вандерленд Мураками in Russia». Для спецвыпуска «Новые бренды, которые Япония могла бы предложить миру». В глянцевой обложке и с параллельным переводом на английский.
Что тут скажешь? Да, Япония отчаянно ищет для себя новую форму, которой она смогла бы покорить окружающий мир. Да, она ловит свою овцу в голове, чтобы либо взорваться с нею вместе, либо предложить ей брак по расчету. Либо что-то еще? Как бы там ни было, зверюга все еще на свободе.
О, как я ее понимаю.