Андрей Полонский Андрей Полонский Как остаться своим среди своих

Немногие из нас захотят жить в обществе, где резкое эмоциональное слово, даже недопустимое с точки зрения общественного консенсуса, будет иметь необратимым следствием запрет на профессию. Русская пословица гласит: «Повинную голову меч не сечёт».

18 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков «Северные потоки» – козырная карта в большой геополитической игре

Игра вокруг неработающих «Северных потоков» содержит целый ряд занимательных сюжетов. Германская линия остается самой неопределенной, но и самой интересной одновременно. Если следствие докажет вину политического и военного руководства Украины, последствия могут быть весьма серьезными.

7 комментариев
Сергей Миркин Сергей Миркин Падение Асада создаст Израилю проблемы, а не возможности

Не получится ли так, что вместо «Хезболлы» и Асада Израиль получит куда более серьезных противников в лице новых руководителей Сирии или даже Иордании, а в Ливане появятся организации, куда более опасные для Израиля, только суннитского толка?

3 комментария
9 декабря 2005, 14:55 • Культура

А на кладбище все спокойно

А на кладбище все спокойно

Tекст: Роман Арбитман

Издателям, и прокатчикам вновь сделалось ясно, что покамест в России покойники – товар, мягко говоря, не очень ходовой. Не пробирающий до костей. Не выворачивающий душу и карманы покупателей. Фирма «АСТ», к примеру, ударно завершила перевод многотомной fantasy «Темная Башня», и что же? Этот многолетний труд гранд-мастера ужасов Стивена Кинга был встречен на родине Спасской башни крайне вяло даже фанатами.

Выпущенный на DVD последний хит Джорджа Ромеро «Земля мертвецов» тоже не сделал особых сборов. Свежий отечественный роман из жизни трупаков, «Лапник на правую сторону» Катерины Костиковой, и вовсе сгинул практически бесследно.

Мертвец – бунтарь не без причины

Обложка книги Стивена Кинга«Темная Башня»
Обложка книги Стивена Кинга«Темная Башня»
Допустим, провал русской дебютантки можно объяснить недостатком литературного дара (писать на темы Стивена Кинга в манере Дарьи Донцовой дело малоперспективное), но почему наш потребитель не клюнул на мэтров? У Ромеро новые зомби были по качеству не хуже обычных, да и у Короля Стивена мерзкая нежить по имени Алый Король получилась вполне кондиционной... Ан нет! Все мимо кассы.

Простейший выборочный анализ англоязычного хоррора (помимо Стивена Кинга упомянем тут книги Джона Руссо, Клайва Баркера, Фрэнсиса Вильсона, Брайана Стаблфорда и др.) позволяет вычленить в самом общем виде наиболее употребляемую фабульную конструкцию подобных произведений. Как правило, нормальное, устойчивое течение жизни персонажей внезапно и немотивированно нарушается из-за проникновения в реальный мир трансцендентных сил – чаще всего они персонифицированы в образах умерших людей, которые получили возможность вернуть себе некоторые утраченные было функции живых существ (движение, речь, иногда мышление и т. д.), чтобы безнаказанно и целенаправленно творить зло.

Такая персонификация зла мотивирована безусловной асоциальностью покойника и отсутствием у него полноценных созидательных стимулов; полуоживший труп, квинтэссенция фобий мидл-класса, выглядит заведомым революционистом и врагом порядка. С точки зрения позитивиста, мир мертвых может вообще не являться миром как таковым. Гармония лишь «наверху», а все, что за ее пределами, – не более чем флуктуации хаоса. Самим фактом своего существования неумерший мертвец бросает вызов гармонии и потому априори вызывает отвращение и страх.

Нетрудно догадаться, что подобная разновидность хоррора была изначально невозможна для литературы целого ряда дохристианских цивилизаций (Египет, Греция), где потусторонний мир не был олицетворением зла и хаоса, мыслился организованным по тем же принципам, что и реальные царства живых. Визиты живых в царство мертвых (и наоборот) выглядели вполне заурядным делом и испугать никого бы не могли. Какой-нибудь Орфей, получив гостевую визу в страну Аида, обнаруживал там практически ту же иерархию, что и наверху. И будь упомянутый герой чуть удачливее, Эвридика вернулась бы в реальный мир без каких бы то ни было остаточных последствий на лице и теле, ужас которых ныне так любят смаковать операторы американских фильмов ужасов вроде того же Ромеро.

Мертвые нас не оставят в беде

Обложка Джорджа Ромеро «Земля мертвецов»
Обложка Джорджа Ромеро «Земля мертвецов»
Тот факт, что советская цивилизация по многим параметрам гораздо ближе античной, нежели современной западной цивилизации, сегодня уже ни у кого не вызывает сомнений. Судьба хоррора в России – наиболее наглядное тому подтверждение. Романтический хоррор начала XIX века мог бы перерасти в нечто большее, но критический реализм «натуральной школы» с ее чрезмерной гуманностью к малым сим искусственно притормозил этот процесс (и гоголевские мертвецы Степан Пробка с каретником Михеевым, и толстовский зомби Федя Протасов вызывали у читателя не страх, а сочувствие). Ну а после 1917 года движение вспять стало попросту невозможным.

Царство мертвых не могло быть враждебным советскому обществу уже потому, что в ходе войн, революций, репрессий оно пополнялось слишком быстро и, в случае эскалации конфликта с ним, могло бы превратиться во внушительную «пятую колонну». На государственном уровне решено было считать потусторонний мир союзником, родом слаборазвитой, забавной, но в целом дружественной державы (наподобие Китая в сталинскую эпоху). С первых же дней появления на свет пролетарского государства идея партнерства умело внедрялась как на уровне культовых мифологем («Призрак бродит по Европе»), так и на уровне пропагандистских клише («И как один умрем в борьбе за это») и грамотной адаптации классических текстов («Ну, мертвая», – крикнул малюточка басом»).

В этом смысле мертвец уже выглядел не объектом массовой боязни (как у Жуковского), но едва ли не воплощением мечты идеологов об идеальном гражданине. (Свидетельство тому – признание покойника В. Ульянова самым лучшим из живых, а также культивация фразеологизмов типа «мертвые сраму не имут», «мертвым не больно», «мертвые молчат», «мертвый час» и др.) Не случайно В. Высоцкий и А. Твардовский, каждый по-своему, поэтически комментировали этот пропагандистский стандарт. Высоцкий пел, что «покойники, бывшие люди, – смелые люди и нам не чета». Твардовский в своем «Теркине на том свете» обнаруживал в загробном мире сталинскую утопию, построению которой в мире живых еще как-то противился «человеческий материал», а тут ограничений не было никаких.

Вытравив из граждан страх перед обитателями потустороннего мира, идеологическая машина вынуждена была предложить на освободившееся место несколько эрзац-фобий. В качестве заменителей избраны были страхи перед военной интервенцией, возвращением эксплуататоров, дезинтеграцией страны и, наконец, перед большой мировой войной (начиная с 40-х годов – ядерной). В соответствии с предложенными вариантами советская разновидность хоррора была реализована в неканонической форме – шпионский роман, военно-полевой роман, антиядерная антиутопия. Соединенные Штаты были выбраны в качестве врага номер один лишь в силу их удобного географического расположения: по ту сторону океана. Мертвые соотечественники пребывали в ранге живых (партбилет номер один, «навечно зачислен в списки на довольствие», «за себя и за того парня» и пр.), в то время как живые американцы невольно принимали на себя роль жителей как бы официально не существующего, но подразумеваемого царства тьмы, города желтого дьявола и т. п.

Терпение и труп

Время эрзац-фобий закончилось с приходом 90-х: дезинтеграция империи стала свершившимся фактом, вероятность ядерного конфликта снизилась до рекордно низкой отметки, и массовое сознание наконец восприняло как данность, что завоевать нас никому не по карману. Хоррор по-советски прекратил свое существование, а другой не возник в силу непреодолимой инерции. Последние попытки реанимировать жанр у нас хоть в какой-то форме были предприняты полтора десятилетия назад; стержнем сюжета избирался страх перед возвратом к тоталитаризму. Но и эта разновидность в чистом виде просуществовала только до августа 91-го, после чего боязнь переворота превратилась в микродобавку к повседневному эмоциональному рациону и вскоре сделалась фоновой составляющей менталитета.

Сегодня жанр fantasy существует у нас в заведомо урезанном виде, и похоже, это надолго. Любые нынешние попытки прокатчиков и издателей вернуть Россию в русло мейнстрима, навязав потребителю страх перед царством мертвых, обречены на коммерческий провал. Наше теперешнее состояние давно предсказано Александром Галичем: «Бояться автору нечего, он умер лет сто назад». В мире, где бояться уже нечего, даже великому Стивену Кингу не преуспеть.

..............