Михаил Соломатин: За грех ответишь

В спорах о месте религии в обществе, которые с каждым годом становятся все более ожесточенными, заметны две противоположные тенденции. В одних случаях верующие весьма убедительно демонстрируют несостоятельность пропагандистского штампа недавнего прошлого о своей отсталости, в других случаях они столь же убедительно иллюстрируют этот штамп своим поведением.

В двери Церкви вломились и те, для кого принадлежность к какой-то религии хороша ровно тем, чем хороша принадлежность к сообществу фанатов

Почему так получилось? На мой взгляд, это вызвано тем, что в России в последнее время к вере обратилась значительная часть людей, способных распознать исторически связанные с Церковью пласты культуры. Такое изменение социального состава православной общины застало атеистов врасплох. Человека, для которого «Страсти по Матфею» – не только Бах, но Шютц и даже митрополит Иларион, лучше не смешить рассказами о том, как «Гагарин в космос летал, а Бога не видел». Однако же способность считывать хранимые религией культурные коды была дарована людям нашего поколения не Церковью, а совершенно уникальной исторической ситуацией позднего СССР, когда миллионы людей с очень хорошим по нынешним меркам образованием стучались и ломились в закрытые по приказу партии двери с табличкой «Духовность». Их культура светская по происхождению.

Одновременно с этими людьми в двери Церкви вломились и те, для кого принадлежность к какой-то религии хороша ровно тем, чем хороша принадлежность к сообществу фанатов, например, «Зенита», а именно возможностью союзно выступать против поклонников ЦСКА. Эти люди не интересуются культурными контекстами религии, для них она – коллективный организатор, средство противопоставления «своих» «чужим». Эта функция не присуща религии имманентно, но глупо было бы отрицать, что на практике она становится главной.

На эту тему
• Иерей Димитрий Фетисов: РПЦ – живой организм
• Михаил Бударагин: Како веруеши?
• Патриарх Кирилл: Духовная скрепа
• Маргарита Оларь: Оппозиция оппозиции
• Марат Гельман: Церковь не имеет права на невменяемость

Использование религии в качестве инструмента борьбы с инакомыслием, разумеется, не улучшает взаимопонимание в обществе. Самой незащищенной в таком противоборстве коллективных идентичностей оказывается светская цивилизация. У нас на глазах формируются две враждебные друг другу этические схемы, противоборство которых начинает потихоньку просачиваться и в политическое поле. Наблюдаемое в Европе и России столкновение религиозных общин со светским обществом очень скоро (думаю, в ближайшие 5–10 лет) превратится в полноценный политический фактор. Пока нас еще удивляет, что решения вселенских соборов преподносятся как источник светского права, но процесс, как говорится, уже пошел. Принцип отделения религии от государства скоро будет поставлен под вопрос. После прорыва этого важнейшего для современной западной цивилизации рубежа пострадают и зависящие от него права и свободы. Сейчас сложно предсказать, какие из них исчезнут, но в любом случае сам комплекс прав человека будет серьезно пересмотрен. 

«Да, грех должен открыто именоваться грехом – грехом, а не перформансом или невинной художественной шалостью. Да, имело место нарушение сакрального пространства храма, причем в демонстративной, публичной, вызывающей форме», – говорит председатель Синодального информационного отдела Русской православной церкви Владимир Легойда. В этих словах нет ничего неправильного, и я бы даже подписался под ними. Но меня останавливает политический контекст, в котором они были произнесены. Легойда прекрасно понимает, что мы стоим на пороге создания такой государственно-правовой модели, когда за грех уже отвечают. А совсем недавно адвокат Хасавов ошарашил страну предупреждением о неизбежном введении шариатских судов. Казалось бы, это уже из другой оперы, но нет: в ходе начавшейся дискуссии протоиерей В. Чаплин неожиданно для многих призвал соблюдать право мусульман на шариатский суд. Сразу по прочтении интервью Легойды я наткнулся на сообщение о том, что исламисты в Тимбукту уничтожают не соответствующие канонам своей религии памятники ЮНЕСКО. Боевики движения «Ансар ад-Дин» не словом, а делом поддержали то соображение, что «грех должен открыто именоваться грехом – грехом, а не перформансом или невинной художественной шалостью».

Фактически Русская православная церковь объединяет сейчас две совершенно не похожие друг на друга группы верующих. Одна из них сильно превосходит средний по стране уровень образования и культуры, другая – заметно проигрывает ему по этим показателям. Это обстоятельство ставит «культурную часть» православных в непростое положение. Христианство (и не только оно) осуждает того, кто ценит других прихожан ниже себя. Помимо «Писем Баламута» Льюиса, на которые принято ссылаться для демонстрации различия между истинной и ложной верой, об этом подробно говорится, например, еще и в «Убийстве» Чехова («так уж я об себе понимаю, будто я человек праведный, а Церковь по своему несовершенству для меня не подходит, то есть, подобно падшему ангелу, возмечтал я в гордыне своей до невероятия»). С другой стороны, это расслоение настолько характерно для современной России, что совсем игнорировать проблему не получится. Можно сколько угодно открещиваться от заявлений Чаплина, но уже понятно, что люди, пришедшие в Церковь за Аверинцевым или Менем, обретут в конечном итоге Кирилла Фролова, на чем их искания и закончатся.

В позднесоветское время, когда и сформировалось «интеллектуальное» ядро нынешней православной общины, приходящие в храм неофиты встречали там Россию Рублева и Нестерова, а не Россию шансона, как все чаще происходит сейчас (попутно отмечу, что недавно, получая новый российский паспорт, слушал несущееся из репродуктора: «А подо мной казенная скамья»). И уж никто не мог в ту пору предположить, что вскоре РПЦ, решив, что противостоять исторически неизбежной экспансии ислама можно только методами своего конкурента, возьмет курс на фундаментализм. В последние месяцы Церковь прямо декларирует принцип «хватит терпеть и извиняться, надо жестче отстаивать свои принципы». Нельзя не признать, что Церковь имеет на это право. Я лишь хотел напомнить о возможных последствиях реализации такого права.