Михаил Соломатин: Не просто ложь

Борис Акунин сделал, как говорится, «годный наброс», заявив, что любовь в России – импортный продукт. Набросом я это называю потому, что глубоко ошибочная теория об импорте любви построена на правильной основе.

Эта теория – не просто ложь, а полуправда, очень достоверно маскирующаяся под правду. Замечание Акунина, безусловно, сродни его же полушуточному предложению считать авторами национальных языков великих писателей, сумевших сделать речь своей эпохи эталоном для будущих поколений.

Европа научила Россию не любви, а новой, правильной, со своей точки зрения, интерпретации этого чувства

В правдивой части акунинского утверждения нет ничего нового, странно только, что дипломированный историк и филолог сделал «для себя это открытие» на 57-м году жизни. Разумеется, культурное оформление того чувства, которое мы называем любовью, появилось в России в XVIII, а то и в XIX веке. Однако совершенно очевидно, что само чувство существовало и до этого. Вспомним знаменитую фразу «В СССР секса нет!». В определенном смысле его действительно не было, то есть не существовало открытой культуры плотской любви, с еще большей уверенностью это можно сказать о культурном (в смысле – культивируемом, навязанном и предписанном) разделении любви на две составные части: «порно» и «отношения». Не знаю, обрадует ли Акунина это обстоятельство, но и то, и другое тоже пришло с Запада.

Европа научила Россию не любви, а новой, правильной, со своей точки зрения, интерпретации этого чувства. Эта интерпретация, культурно и социально обусловленная (вспомним барышень, которым предписывалось в нужный момент «сделаться как без чувств», вспомним открытие того, что «и крестьянки любить умеют» и т. д.), разумеется, оказывала и обратное влияние, предписывая людям определенной культуры и определенного социального статуса те или иные формы проявления чувств. Удивляться этому обстоятельству не приходится, напомню, что Марсель Мосс отмечал обязательность определенного выражения чувств у первобытных народов. (Более того, он открыл влияние культуры на т. н. «техники тела», вплоть до техник секса, которые, как выяснили этнографы начала XX века, различаются у разных народов. «Нет ничего более технического, чем сексуальные позиции», – пишет Мосс.) А как же чувства? Что «на самом деле» чувствовал стиснутый культурными рамками человек, сказать сложно, хотя принято считать, например, что рыцарское отношение к прекрасной даме нисколько не влияло на реальное отношение рыцаря к женщине.

Безусловно, расхождение между «культурным» и реальным чувством было, что приводило иной раз к трагикомическим ситуациям. «Беда с вами, женщины, вечная вы загадка! – говорит своей возлюбленной герой шиллеровской драмы «Коварство и любовь» (в которой, пожалуй, впервые постулируется право женщины выходить замуж по любви). – Ваши слабые нервы выдерживают такие преступления, которые подтачивают самые основы человеческого общества, а крошечная доза мышьяка повергает вас наземь». А уже через минуту он будет просить ее умирающую: «Не улетай от меня, ангел небесный!»

С другой стороны, недооценивать историческую значимость навязанных культурой стереотипов нельзя. Смеясь над словами хлестаковского слуги, понимаешь при этом, что вежливость и прочее «галантерейное, черт возьми, обхождение» тоже были импортированы в Россию с Запада. Однако же затем по тому же каналу пришли и новейшие достижения западной культуры: «порно» с «отношениями». И теперь, зная эти «вновь открывшиеся обстоятельства», можно подумать о том, о чем общество не заботилось раньше, во время триумфального шествия «любви», «вежливости» etc. Практически любой новый культурный стереотип расчищает себе жизненное пространство, уничтожая предыдущие нормы. Это не всегда бывает заметно, но от этого ситуация не меняется.

«И совет сотвориша, да будут положены оба во едином гробе, и повелеша учредити себе во едином камени два гроба, едину токмо преграду имуще меж собою» – этот отрывок из «Повести о Петре и Февронии Муромских» дает некоторое представление о том, что мы утратили, приобретя взамен бальзаминовское умение не спать по ночам «от чувств-с». Эту ситуацию трудно оценить однозначно, и я вовсе не уверен, что автор «Грозы» и «Бесприданницы» поддержал бы такое упоминание его персонажа, однако же вовсе не упомянуть о состоявшемся обмене нельзя. Принимая новую «правду жизни», теряешь старую – тут нелишне вспомнить, что «Обмен» – это еще и название повести Юрия Трифонова. Новая квартира – это неплохо, но выражать свои чувства словами: «Хожу и жмурюсь. Такой, понимаешь, это простор. Такая воля», – признак не слишком высокого культурного уровня, о чем не грех помнить, если хочешь попенять кому за недостаточную культуру в выражении чувств. И уж в любом случае, как бы тебя ни вдохновляла новая реальность, не стоит спешить с заявлениями, что «Льву там тоже очень понравится», – ведь твоя «воля» кому-то может показаться тюрьмой.

На этом можно было бы закончить, но есть в замечании Акунина еще и вполне очевидная закадровая мысль: «Даже этому сами научиться не могли». Эта нехитрая мораль стала, к сожалению, стандартной для писаний на темы, затрагивающие русскую культуру и историю. Тоже своего рода культурно обусловленная обязанность. Я нарочно поставил это замечание в конце: развивать его бесполезно, а не сделать – нечестно.

В процессе написания текста я зашел на сайт с текстом «Повести о Петре и Февронии» и обнаружил там баннер «Самая известная мама в мире снимется в порно из-за долгов». Так что приведенная цитата из «Повести...» набрана руками по книге «Изборник» (Москва, 1969). Мне показалось, что так будет правильнее.

Источник: Блог Михаила Соломатина