Михаил Бударагин: Более скромно

Все послевыборные тексты всегда отличаются скупостью: старое уже очевидно закончилось, новое не началось, и пока не очень понятно, в какую именно сторону развернутся все уже очевидные метафоры.

В конце концов, надуватели щек и впрямь поверили в то, что в России все устроено «как-то не так». То ли свободы нет, то ли айпады не подвезли

5 марта таких метафор оказалось две. Первая – это веб-камеры, вторая – Сергей Есенин. По художественной логике, продиктованной ими, страна и будет пытаться жить следующие шесть (или двенадцать, что вероятней) лет. Важно, пожалуй, понять вот что: собственно политической логики со времен В.И. Ленина и его упразднения государства так и не было – жили сначала по Горькому, затем по Стругацким, потом – по заново открытому Серебряному веку, а там уже и по Пелевину – литература, а не политика моделирует реальность в России, поэтому Александр Пушкин у нас все равно фигура более значимая, чем Петр Столыпин.

Веб-камеры на каждом участке оказались самым выигрышным ходом этой кампании. Столичные жители, еще в декабре с фонарем искавшие тех, кто голосовал за «Единую Россию», увидели избирателя Владимира Путина в лицо, а заодно посмотрели на машину, которая, собственно, и обеспечивает выборы. Машина оказалась не страшной: кое-где по-домашнему сидели на фоне ковра, кое-где дрались дети, смотрели друг на друга с неизбывной – словно бы из фильма Альмодовара – тоской мужчина и женщина в форме.

В общем, продолжалась жизнь. Люди находили свою школу, своих бабушек, дедушек, родителей, которые голосовали – это был, конечно, сеанс коллективного возвращения к корням, к деревням и маленьким городкам, откуда родом вся та Россия, которая последние лет десять стремилась стать копией Манхеттена, которая будет ярче оригинала. Не понимая, кстати, что Манхеттен невозможен без реднеков, как Россия невозможна без лезгинки на избирательном участке в Чечне.

Эта всероссийская камерность выборов, во-первых, очень мешает протестующим горожанам: нет никакого демонического Путина, простирающего совиные крыла, а вот они – учителя, врачи, полицейские, смешные, простовато по столичным меркам одетые, простые настолько, насколько вообще можно быть простыми в стране, которая вся представляет собой сложную литературную метафору.

Завтрашние протестующие хихикали над камерами, смеялись, делали скриншоты и умилялись коврам, но ярость благородная не вскипает теперь. Да, протестовать нужно, но это же придется снова подниматься на какую-то невидимую трибуну и кричать оттуда «Россия, ты одурела!». Не Путин, не Медведев, а все эти мамы, бабушки и тетушки в старомодном ветхом шушуне, они вот и одурели же, как учит нас либеральная фронда. Но до них оппозиция так и не дошла, а Путин – дошел. И победил. И никакого морального права кричать «одурела» больше ни у кого нет и не будет никогда.

Здесь и начинается вторая метафора, прямо связанная, скорее, не с самим Есениным, а с игрой в дурно понятые еуропы. Эта игра, очевидно, закончилась, и в моду будут входить новые (они же старые) русские простота и искренность, за которые у нас и отвечает в массовом сознании Есенин – здесь и кабацкая лирика, и деревенская – любое лыко в строку. Слез теперь можно не стыдиться, если они пролиты за правое дело (а не за потерю айфона или недостаток демократии).

Четыре последних года модно было быть немного ироничным читателем какого-нибудь изданного на стремительно пилящиеся деньги журнала о неведомых «глобал рашенз» и даже чуть-чуть подражать неведомым «глобал рашенз». Это означало приблизительно вот что: на неведомо откуда берущиеся деньги покупать разные привезенные из Лондона вещи и надувать щеки о неправильном устройстве всего в России.

В конце концов, надуватели щек и впрямь поверили в то, что в России все устроено «как-то не так». То ли свободы нет, то ли айпады не подвезли.  А власть, которая у нас на самом деле как была, так и осталась единственным мерилом этики, эстетики, ценностей и счастья, смотрела на эту игру сквозь пальцы, радуясь тому, что граждане стали «более лучше одеваться», у них появились «более лучшие» писатели и поэты, а также явно «более лучшие» запросы.

И показав по веб-камерам страну, власть, кажется, все запросы удовлетворила: и политические, и этические, и эстетические. Все, игра закончилась, круг замкнулся.

Апелляция к Есенину во время победы – это возвращение обратно, из «глобал» в «локал», в простоту и понятность, в новую естественность, которая, судя по всему, станет главной модой уже в ближайшие несколько лет.

Это, впрочем, вовсе не означает, что чьи-то дома в Лондоне вдруг превратятся в тыквы. Просто теперь их придется стыдливо скрывать. Силикон сдуть, ноги прикрыть, пирсинг отовсюду вытащить, пиджак поскромнее и галстук без вытачки, гаджеты можно оставить, но использовать их в целях просвещения ума.

И можно будет жить в новых, более скромно одетых временах. Так, глядишь, медленно, но верно и доберемся до чего-нибудь настоящего.