Чем больше думаю о нынешних непримиримых борцах с режимом, тем чаще вспоминаю бессмертный образ Васисуалия Лоханкина. Нет, не в «сермяжной правде» дело. И не в том, что был он бездельником и трусом.

Он не поэтому квинтэссенция того, что называется «русской интеллигенцией» – или же, по-модному, «говорящим классом» или «рассерженными городскими жителями». Дело даже не только в том, что он считает себя выше прочей коммунальной квартиры.

Дело в том, что, глядя на «сокровища мысли, рядом с которыми как-то духовно растешь», на своих полках, для реального чтения Лоханкин выбирал журнал «Нива» за забытый год, в особенности статью «Вот так я увеличила свою грудь», а, впрочем, и другие занимательные вещи.

В очередной попытке русской революции, которая стремится повторить сразу все прочие – и все в виде фарса – все какое-то несерьезное. Вместо всех поэтов начала XX века сразу, особенно вместо Бальмонта («кто не верит в победу сознательных, смелых рабочих») у нас Дмитрий Быков, гражданин поэт, собственные стихи сменивший на сочиненные на случай пародии. Вместо зеркала русской революции – Борис Акунин, опять же, постмодернист, то есть пародист. Вместо вождей революции... Не будем о грустном, скажем только, что каждый оппозиционный журналист у нас нынче берет пример с отличного публициста Владимира Ленина: «Прежде чем объединиться, надо размежеваться». И, вероятно, каждый внутренне готов повторить судьбу именно этого публициста... Но вот журнал «Нива» – о, эта сокровищница мысли существует ныне в невероятном разнообразии образов. От «Медведя» до GQ. Революция читателей глянца. Революция Лоханкина.

Который, возвращаясь к истоку, будучи тунеядцем и неучем, прежде всего считал, что находится, по сравнению с прочими персонажами, на недосягаемой духовной высоте. Почему? По определению. По самой своей природе. И, будучи выше этого, имеет право не гасить свет в уборной. Ни у кого нет такого права, а у него – есть.

И вот тут сходство становится совершенно уже пугающим. Не до шуток. Потому что «Нива» плейбоем, а читать в «Ведомостях» подкрепленное социологическими исследованиями рассуждение о том, что креативные жители крупных городов имеют больше прав на политическое высказывание, чем жители небольших промышленных центров... Или – у более откровенного гражданина поэта, что такие, как он, – голова нации, а всякие прочие – не более чем жопа...

Нет, сколько угодно, у нас и вправду свобода слова, каждый имеет право высказывать любую ересь, я сам, было дело, подыскивал аргументы в пользу цензовой избирательной системы, но ведь именно те люди, которые большинство своих сограждан хотели бы лишить гражданских прав, отчего-то числятся у нас не кем-нибудь, а демократами, и с «властью» спорят не о чем-то ином, а обвиняют ее в попрании демократических норм. И тут же, не сходя с места, соглашаются: да, мы меньшинство, но наш голос должен весить много, много больше голосов большинства, просто потому, что мы ходим в модные кафе и читаем глянцевые журналы.

Кстати, вы помните, чем заканчивается история Лоханкина? Он так надоел жителям коммунальной квартиры, что его выпороли. И, будучи порот, он отнюдь не утратил никаких своих качеств. И не исправился. Сопротивляться и не подумал. Он просто решил, что в этом – то есть в порке – и состоит великая сермяжная правда.

Я думаю, нынешние революционные интеллигенты похожи на него в этом так же, как во всем остальном.