Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

7 комментариев
Дмитрий Губин Дмитрий Губин Что такое геноцид по-украински

Из всех национальных групп, находящихся на территории Украины, самоорганизовываться запрещено только русским. Им также отказано в праве попасть в список «коренных народов». Это и есть тот самый нацизм, ради искоренения которого и была начата российская спецоперация на Украине.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

13 комментариев
1 апреля 2010, 10:00 • Авторские колонки

Андрей Архангельский: Граждане подали жабу

Андрей Архангельский: Граждане подали жабу

Постер к фильму «Утомленные солнцем – 2» со слоганом «Великое кино о великой войне» породил серию пародий в Сети, называемых фотожабами. Вначале казалось оскорбительным, что Михалков хочет подать в суд на блогеров, а потом – что он вообще не заметил интернет-протеста.

Фотожабы были адекватной реакцией общества: они в который раз поразили молниеносностью и символизмом, с какими Сеть умеет что-либо поставить на вид, или, говоря современным языком, в топ. Реакция Сети вообще подобна манере какого-нибудь мастера восточных единоборств; это можно назвать техникой «мягкого удара» или «расслабленной руки»: она очень действенна и нелицеприятна, но никого конкретно за это не прищучишь, привычные репрессивные санкции тут бессильны.

Все фотожабы – примерно об одном и том же: те, кто делает патриотическое искусство, давно уже не испытывают даже самой малости тех чувств, которые изображают на экране

В тех жабах было много тупой ржачки (без нее теперь также не обходится ни одна реакция в Сети), но суть проблемы они, тем не менее, отражали точно: несоизмеримость патриотического жеста и духа. Дело в том, что наше массовое искусство – не только кино – и есть именно такой кентавр (каким и изображен на одной из фотожаб Михалков). Где наверху – ожесточенно-патетическое лицо, «а я типа из последних сил», а в нижней части – шлепанцы, приморский берег и умиротворяющая атмосфера довольства собой и жизнью (лучшей, к слову сказать, фотожабой я считаю ту, где автоматчик увешан перстнями-печатками за тыщи баксов).

Все жабы – примерно об одном и том же: те, кто делает патриотическое искусство, давно уже не испытывают даже в малой степени тех чувств, которые изображают на экране. Тут можно было бы предположить, что ожесточение блогеров вызвано неприятием самой личности Михалкова (его многие не любят, но фильма-то еще никто не видел, Сеть не настолько беспринципна, чтобы судить заочно). В том-то и дело, что это вовсе не сведение личных счетов. Тут реакция не на Михалкова даже, а на «войну» – то исключительное историческое деяние, которое до сих пор не стыдно называть великим, в сравнении с которым все остальное смотрится не в пример мельче. Великую войну у нас до сих пор воспринимают как личное, любую попытку примазаться к этому величию считают покушением на это самое личное. Сразу в душе возникает необъяснимое, но верное ощущение, что ТАК – нельзя; что есть в этом что-то нездоровое, неправильное и обидное для внуков и правнуков воевавших.

О чем речь? О том, что нельзя одновременно делать пропаганду, заигрывать с властью, ворочать бизнес-потоками, заниматься организацией фуршетов или продвижением товара – с одной стороны, а с другой – учить нас, как говорится, теми же руками родину любить. Не получается одновременно служить бизнесу и патриотизму – и дело тут вовсе не в том, что Михалков богат. Мало ли кто богат?... Вот Спилберг тоже не беден (каждый второй русский фильм о войне почему-то называют «нашим ответом Спилбергу», что само по себе о многом говорит) – и что же, разве мы ему не верим? Верим. Просто Спилберг не делает патетических жестов – не рвет на себе рубаху, крича во все горло «За родину!», притворяясь «народом», и уж точно не претендует на то, чтобы его фильмы называли «великими». Спилберг делает то, что может делать богатый человек, желая сохранить память о войне: например, собирает материалы о спасенных евреях и их спасителях (видеосвидетельства тех, кто пережил холокост, проект Фонда Шоа, учрежденный Спилбергом в 1994 году) – то есть для него это скорее личный проект.

Проблема наших звезд не в том, что они богаты, а в том, что они претендуют на абсолютную истину и «всенародную любовь». Наша киноэлита давно уже живет по меркам высшей планки западного среднего класса – и какие проблемы, пусть живет, – но когда она пытается сделать что-то «народное», она спешно переобувается в лапти или в сапоги и каски, рычит и кривляется, думая, что тем самым она будет народу близка. Именно от этого и возникает неприятное чувство – как будто поют фальшивыми голосами.

Делайте не под народ, а под себя: вот эту мысль и пыталась выразила Сеть – в своих неказистых, казалось бы, плакатах-жабах.

Михалков – тут надо отдать ему должное – никогда не судился с журналистами и СМИ (постер фильма)
Михалков – тут надо отдать ему должное – никогда не судился с журналистами и СМИ (постер фильма)

Что же касается употребления слова «великое» в отношении себя или своего продукта, то это как раз весьма закономерный финал всей истории постсоветского искусства. Резкая реакция на такое бахвальство вполне естественна для тех, в ком остался здравый смысл (тут мы опять же не можем не отметить, что Сеть и является сегодня носителем здравого смысла в обществе, и выполняет роль своеобразного фейс-контроля по отношению к тем, у кого мания величия зашкаливает).

Но в той среде, которая занимается постановкой дорогостоящих патриотических кинотрюков, здравого смысла давно уже не осталось.

В кинотусовке, в общем-то, всегда было в ходу слово «великий» – в полуироническом, конечно, ключе: «Старик, ты снял великое кино», – так можно было сказать на фуршете, но на всю страну это казалось как-то все-таки не того. Но недаром светская хроника и культура давно уже перемешались: культура сегодня говорит на языке фуршета и перенимает его панибратские манеры. На фуршете все великие, как известно, и слово это, особенно под конец мероприятия, по пьяни употребляется уже безо всякой иронии. В рамках тусовки это, однако, ненаказуемо – и в лучшем случае является личной проблемой узкого круга, а в худшем – их психиатров.

Но другая часть сегодняшней кинотусовки – назовем их менеджерами – совершенно лишены каких-то филологических комплексов, и они обращаются со словами, как с деньгами, безо всяких условностей, считая, что чем больше эпитетов, тем лучше продажи. В эпоху, когда слово «бюджет» равносильно слову «успех», а бюджет у фильма «Утомленные солнцем – 2» действительно «великий» (55 млн долларов, самый большой на сегодня бюджет российского фильма), у менеджера в голове в какой-то момент выстраивается простой силлогизм: раз самый большой бюджет – значит, и фильм самый большой, практически великий. Так появляется фраза «Великое кино о великой войне» – практически по той же схеме, что и у Вавилена Татарского: «Солидный Господь для солидных господ».

Только в угрюмой бизнес-башке могла родиться мысль о том, что дороговизна может хоть в какой-то степени гарантировать высокий эстетический результат. Михалков, возможно, об этом слогане вообще не знал, барское ли это дело – какой-то там постер, но эта история говорит о том, что менеджеры – те, кто продает и продвигает кино, – давно уже потеряли нюх. Впрочем, то же самое, увы, можно сказать и о тех, для кого это кино делается: массы уже ничуть не поперхнутся, если им заочно, еще до показа скажут, что фильм – великий.

Но вот с Сетью такой номер не прошел – и эта ошибка будет дорого стоить менеджерам: именно Сеть теперь формирует заочное общественное мнение, которое сегодня далеко не в пользу фильма и автора.

Вот тут бы Михалкову и самое время отреагировать – и газетная утка о том, что он будет подавать в суд на блогеров, была своего рода подсказкой выдающемуся – несмотря ни на что – режиссеру: тем самым общество давало Михалкову уникальный шанс исправить оплошность своих коллег. То есть хоть как-то отреагировать на упреки – или просто хотя бы свалить все на менеджеров. Но реакции никакой не последовало: нам только сообщили, что «Никита Сергеевич сейчас по 18 часов занят в монтажной, вряд ли у него есть время на изучение всяких глупостей в Интернете». Ну да, Михалков и Интернет – это ведь несопоставимые величины. Он и не знает, скорее всего, что это такое. Зачем, не барское это дело. Точно так же ведут себя и чиновники, которые продолжают считать (про себя, конечно, вслух такого уже не скажешь) Интернет «помойкой», на которую «не стоит обращать внимания».

При другом, более радостном положении с гражданским обществом в России, может быть, и вправду не стоило бы обращать внимание, но называть «помойкой» и «глупостями» то единственное, что сегодня только и может по-настоящему называться обществом сознательных граждан, а именно блогосферу, выглядит сегодня еще более оскорбительным, чем фраза о великом кино.

Михалков – тут надо отдать ему должное – никогда не судился с журналистами и СМИ, и для СМИ это было удобно: можно было заочно сводить счеты с Михалковым в любых выражениях, не боясь получить сдачи. В этом смысле в поведении Михалкова было известное благородство – и долгое время это именно так и воспринималось, но сегодня это выглядит уже почему-то иначе: как презрение к черни, к пиплу, как равнодушие к мнению того самого народа. То есть, получается, важнее, что скажут по поводу этого фильма в Кремле, а все остальные, предполагается, и так будут петь стоя.

А вот Сеть не захотела петь – ни стоя, ни сидя. Она вообще не захотела петь. И тут можно с удовлетворением отметить, что кое-какие дурные традиции с трудом, но все же изживаются в обществе. Радует.

..............