Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.
11 комментариевАндрей Архангельский: Намедни-клаб
Премьера телешоу «Какие наши годы» символическим образом завершила глобальный проект «Ностальгия на ТВ», который выродился в бодрое гоготанье над несвободой и идиотизмом прошлого.
Премьера развлекательного шоу «Какие наши годы» на Первом канале случилась в тот же день, когда избили Олега Кашина. На этом фоне особенно дико смотрелась развлекающая картинка. Невиданная солидарность журналистского сообщества с Кашиным – это не просто проявление корпоративной этики, но и дань уважения человеку, который относится к своей профессии слишком, нетипично всерьез.
Ностальгировать в России не умеют – примерно как не умеют пить: то, что могло способствовать умеренной саморефлексии, приносит в результате забытье и бред
Интеллект на ТВ до последнего времени допускался лишь тот, который через ж... – то есть через шутку «про жопу и политику», – условная манера «камеди», которая еще недавно казалась удачной находкой, но быстро превратилась в пропаганду утонченного цинизма и релятивизма. Я часто спрашиваю себя, почему бодрый хохот Ивана Урганта и компании, несмотря на явное интеллектуальное превосходство над «русскими бабками» и выводком Регины Дубовицкой, смотрится в моральном смысле еще отвратительнее? Просто ужаснее всегда хохот тех, кто все понимает, предлагая и нам хохотать, петь и плясать под идиотизм. Они напоминают комсомольцев 1970-х, которые в свободное от карьерного роста время с той же раскованностью потешались над генсеком, партией, комсомолом и всем остальным.
Возвращение на телевидение Парфенова следовало бы приветствовать всеми руками и ногами, потому что его присутствие сегодня равносильно ответу на вопрос «Есть ли жизнь на телевидении?». Но одновременно с этим можно констатировать провал глобального проекта «Ностальгия» на российском телевидении (1995–2010 годы). По удивительному стечению обстоятельств Леонид Парфенов как раз и научил телевидение искусству ностальгии – проектами «Старые песни о главном» и «Намедни». Глупо сравнивать стилистику «Намедни» и нынешнего шоу – с другой стороны, нельзя не признать, что «Намедни» послужила матрицей для нового проекта. И то, что идея новой программы вышла прямо противоположной идее «Намедни», – факт слишком примечательный, чтобы его не отметить.
Документальная картинка в «Намедни» была саморазоблачительна – во-первых, благодаря самому контексту рассерженных 1990-х. А во-вторых, потому что программа строилась на контрасте теледокумента и комментариев ведущего и экспертов, которые с этой картинкой, таким образом, вступали в полемику. Благодаря этому контрасту и проскакивала у телезрителя искра-истина, искра-догадка, ради которой все затевалось. В новом формате ностальгирующий телевизор говорит исключительно о себе, без ненужного теперь отстранения, и история страны становится приложением к его самолюбованию.
Ностальгировать в России вообще не умеют – примерно как не умеют пить: то, что могло способствовать умеренной саморефлексии, приносит в результате только забытье и бред (Кадр из телешоу «Какие наши годы». Фото: Руслан Рощупкин/пресс-служба Первого канала) |
Идея «Намедни» была – понять, «кто мы, откуда мы такие», – что категорически противоречит идее шоу «Какие наши годы», которое являет, напротив, восхищение советским идиотизмом и несвободой. «А вот когда на квартирники приходила милиция, это «винтить» называлось – или «вязать?» – бодро интересуются ведущие у Гребенщикова, которого поместили в типовую квартиру 1970-х, рассадив вокруг истуканов, одетых под хиппи. На такой же символической кухне интересуются у актера Михаила Ефремова: «А водку ведь правильно было рукавом занюхивать?» – и, конечно, им хочется, чтобы он так и сделал, на что Ефремов не без брезгливости отвечает ведущим, что он не знает, как другие, а он предпочитал – черным хлебом.
Ностальгировать в России вообще не умеют – примерно как не умеют пить: то, что могло способствовать умеренной саморефлексии, приносит в результате только забытье и бред. Дело в том, что в России ностальгия, как и всякое абстрактное понятие, очень быстро из объекта превращается в субъект – она становится самодовлеющей, самовоспроизводящей, сама порождает смыслы, а сегодня еще и мгновенно превращается в индустрию и начинает штамповать реальность под свои нужды. Параллель тут напрашивается с известным тезисом Маркса – о том, что рабочий стал придатком машины. Парфенов, когда-то породивший этот формат теленостальгии, стал его заложником. Это – урок всем: не буди ностальгию, пока она тиха. Парфенов всегда умел соединять развлечение и смысл, он и прежде, и сейчас – умен, весел и талантлив, но раньше все это прилагалось к сверхзадаче – понять природу советского человека, а теперь ни к чему не прилагается: смех и радость мы приносим людям.
Соответственно, и фетишистский интерес «Намедни» к деталям советского быта в новой версии превратил историю страны в безоценочный набор предметов и лиц, которые равны друг другу. Лимузин Брежнева равен самому Брежневу, а советская милиция, которая винит рокеров-неформалов, – киношной милиции из кинофильма «Джентльмены удачи». История теперь повторяется не дважды, а бесконечное число раз, крутится, как безумный волчок, сменяя костюмы. В результате нам подают историю страны как невинность, как тренировочный забег, как плюшечную игру в шахматы и хоккей, выжатую до полного обессмысливания. Так история превращается в анекдот, который уже никто не помнит.
Эти попытки ведущих заставить людей припомнить собственную историю и историю страны как «смешное» – чему заметно сопротивляются даже сами гости, которые понимают, что это нужно не живым – это нужно моральным мертвякам по ту сторону экрана, которых уже не знают, как развеселить.
Наконец, актеры в студии, которые изображают «людей тех лет», – одетые с иголочки, но лишенные голоса и минимального интереса к тому, что происходит. Эта массовка – тоже символ телезрителя 2000-х: немого и полого, выращенного на подсобной овощебазе самого телевидения.
Любезный потенциальный телезритель, ушедший в Интернет и воспринимающий теперь телевизор только как фантомную боль, приятно отметить, что ты оказался все же лучше своей копии.