Максим Соколов: Нежелание переносить президентский стол

Что вносит дополнительный интересный акцент в более или менее постоянные (хотя и всего лишь фоновые) разговоры о том, что вообще-то хорошо бы перенести столицу в другое место. Впрочем, постоянство самих разговоров и их периодическое усиление, как правило, в случае нестроений либо в самой Москве, либо в государстве, тоже о чем-то свидетельствует. Как минимум, о наличии проблемы.

И перед младшею столицей померкла старая Москва, как перед новою царицей порфироносная вдова

Каковая проблема, высветившаяся теперь вновь на фоне борений с отрешением Ю. М. Лужкова, заключается в том, что московские чудеса, конечно же известны, мэрия достигла выдающихся высот разврата, но говори на Лужкова, говори и по Лужкову. Будь мэр столицы не крепкий хозяйственик, но честнейший, умнейший и культурнейший человек, чудес, конечно, было бы меньше, но прелести сверхцентрализации никуда бы не делись, потому что это проблема не московская, а общероссийская.

С XVII века, если не раньше, Москва есть общероссийский транспортный узел, это не отменялось даже переносом столицы в Петербург (тем более, что стоящей на отшибе Северной Пальмире сделаться таким узлом было никак невозможно) и дополнительно усилилось в советское время. Кстати, стремление всех завоевателей прорваться к Москве было связано не только с символическим смыслом «Кто взял неприятельскую столицу, тот и победил», но и с чисто логистическим. Москва есть солнечное сплетение транспортных потоков, ее взятие есть смертельный удар по всему хозяйству России.

В сходной мере она есть и хозяйственно-финансовый узел. Львиная доля финансовых потоков шла и идет через нее. Со всеми надлежащими последствиями.

Когда к этому добавляется политический сверхцентрализм – РФ хоть по названию и федерация, но в основном только по названию, – вступает в силу никем не отмененный закон всемирного тяготения. Центральный гигант втягивает в себя новые финансовые, территориальные и людские ресурсы, и чем больше втягивает, тем больше его гравитационная сила, тем еще больше он втягивает. Ученые-физики говорят, что финальной точкой такого гигантического втягивания является гравитационный коллапс и превращение светила в черную дыру.

Наконец, идею о переносе никто никогда толком не детализировал. Разговоров о строительстве новой столицы не велось вообще, хотя этот способ является наиболее распространенным (фото: Дмитрий Копылов/ВЗГЛЯД)

Что это уже чересчур, что необходима децентрализация, что не может все на 1/8 части земной суши проходить через один-единственный город, говорится в связи с этим регулярно, и перенос столицы многим видится таким решением, которое может отвратить гравитационный коллапс. Хотя бы потому что перенос центра власти корректирует направление людских, финансовых etc. потоков. Новая столица растет, прежняя получает роздых. А заодно, заметим, должность московского мэра начинает вызывать куда более спокойное к себе отношение.

В теории все так, причем теория подкрепляется и данными соцопросов, свидетельствующими о сомнительной любви России к гордому городу из монолитного железобетона. При неизменной общей цифре отмечаемой респондентами неприязни к Москве (от не очень сильной до очень сильной), порядка 75%, очень сильная неприязнь возросла с 6% в 1993 году и 10% в 2006 году до 23% в 2010-м. Что уже трудно списать на статпогрешность. Скорее, на издержки гравитации.

При таких чувствах, казалось бы, отчего же не перенести столицу в другой город, отношение к которому благодушно или, по крайней мере, нейтрально. Однако те же респонденты теми же 3/4 голосов изъявляют отрицательное отношение к идее переноса столицы, а за перенос выступают лишь 15%.

Когда в самой столице за перенос всего лишь 5%, а 93% против, это понятно: мало кому охота вдовствовать. Формула «И перед младшею столицей померкла старая Москва, как перед новою царицей порфироносная вдова» хотя и поэтична, но меркнуть никому не хочется. Тем более, что последний, в 1918 году, перенос русской столицы задал такой зловещий образец, что господи, спаси и помилуй. Судьба Петрограда-Ленинграда в русском XX веке была самой страшной. Тут даже и простое суеверие удержит.

То, что 85% жителей Северного Кавказа против переноса, тоже может объясняться понятным консерватизмом. Рассуждения о парадоксах гравитации тамошним жителям, вероятно, довольно чужды, а нынешнее положение дел привлекательно, как минимум, своей понятностью. Есть столица Москва, с которой регион соединен налаженными миграционными, деловыми и прочими связями. Менять шило на мыло, что означает переналадку всей системы связей, непонятно, зачем.

Возможно, сходный консерватизм, хотя и не столь прагматически мотивированный, как у северокавказцев, присущ и прочим гражданам России. Опять же, перенос столицы традиционно случается на фоне больших исторических событий, которые для современника довольно печальны, и простой инстинкт заставляет поневоле сторониться от вторжения истории в текущий быт.

Наконец, идею о переносе никто никогда толком не детализировал. Разговоров о строительстве новой столицы не велось вообще, хотя этот способ является наиболее распространенным (Петербург, Бразилиа, Астана, заново построенная на месте бывшего Целинограда), города-кандидаты из числа уже существующих определялись более или менее абстрактными соображениями, да как бы и не посредством простого тычка в глобус. Никто сроду не спрашивал, допустим, томичей: «А хотели бы вы?». При отсутствии вопросов, опросов и калькуляций стоимости этого удовольствия идея переноса, в принципе совсем не безумная, пребывает в глазах граждан в качестве явной блажи, в качестве реформаторства ради реформаторства. Что порождает соответствующее к ней отношение.