Максим Кононенко: Нобелевская премия

Я опять засыпал с одной-единственной мыслью: написать великий роман. Я так давно хотел написать великий роман, что уже практически видел его. Видел его красивую обложку. Видел пирамиду из книг, сложенную в витрине «Библио-Глобуса». Видел автограф-сессию в магазине «Москва». Видел себя за столом среди других писателей в гостях у самого Путина. Единственное, чего я пока еще не видел, – это содержания моего романа и его героев. Но разве же это важно? Важно хотеть. Хотеть настолько сильно, насколько возможно, и даже больше. И тогда роман обязательно будет.

Владимир Владимирович, – пробормотал я, судорожно пытаясь проснуться. – Бросьте ваши шуточки-то…

Мой сон прервал телефонный звонок. Я дернулся, зачем-то пнул ногой жену, повернулся на другой бок, но телефон не умолкал. Я пошарил рукой по тумбочке, нащупал прибор, что-то нажал и сонным голосом ответил: «М-м-м…»

А на той стороне что-то говорили по-шведски. То есть я не знал, что это шведский язык, и сначала подумал, что это вьетнамский. Потому что мне все время звонят вьетнамцы. Уж не знаю, по какому вопросу.

И я положил трубку.

А через 15 минут она зазвонила снова. И это звонил Путин.

– Максим Витальевич? – приветливо произнес голос, от звука которого я похолодел. – Поздравляю вас с присуждением вам Нобелевской премии по литературе.

– Владимир Владимирович, – пробормотал я, судорожно пытаясь проснуться. – Бросьте ваши шуточки-то…

Владимир Владимирович Путин (Фото: ИТАР-ТАСС)

– Хватит сопли жевать, Максим Витальевич! – весело ответил мне Путин. – Просыпайтесь, у вас теперь будет много работы! И не хотите ли заехать ко мне?

«Какой дурацкий сон», – подумал я и положил трубку. Нет, Нобелевская премия – это, конечно, было бы очень приятно. Миллион евро на дороге не валяется. Но это презренные деньги, а я все-таки мечтал об искусстве…

Вторым позвонил Дима Быков.

– Паркер! – вскричал он в телефонную трубку так, что вороны во дворе моего дома заволновались. – Паркер!! Поверить не могу! Черт возьми, это же невозможно! Если в нашей стране и есть кто, достойный Нобелевской премии, – то это же я! Я же пишу, не останавливаясь! Я исписал уже четыре тонны бумаги! А что написал ты? Тощую книжечку на 200 страниц?! Да таких, как ты, – миллионы! А таких, как я, – я один!

И Дима бросил трубку. Она сразу же зазвонила опять.

Звонил Владимир Сорокин.

– Послушайте, персонаж, – сказал Сорокин ледяным голосом. – Я надеюсь, вы знаете, как поступить с этой… э… премией?

– Съесть? – робко спросил я у классика. – А потом это… ну, вы понимаете? И результат описать и сфотографировать?

– Нет, – еще более холодно ответил Сорокин. – Ее следует принести мне.

Потом звонили Лимонов, Пелевин и Дарья Донцова. Лимонов сказал, что премия по праву принадлежит ему и что я должен пожертвовать ее на борьбу. Пелевин сказал, что я – это его выдумка, а потому присужденная мне премия на самом деле присуждена ему, моему создателю. Донцова просила на лечение хронического онкологического заболевания.

Борис Акунин не позвонил. Зато позвонил председатель Центризбиркома Владимир Чуров и спросил, не хотел бы я стать депутатом Московской городской думы.

Я молча положил трубку и отправился в душ.

– Боже, – как обычно, в душе спросил я у Господа. – Что происходит?

– Ну ты же обещаешь написать великий роман, – ответил мне Господь.

– Кому?! – не понял я. – Кому я обещаю?!

– Ну хотя бы себе, – отвечал Господь. – Это не так уж и важно.

– А что тогда важно? – нахальничал я, в любую секунду ожидая кровавого кипятка.

– Важно то, что ты обещаешь, – сказал мне Господь. – Ты обещаешь написать великий роман. А все хотят прочитать великий роман. Но никто, кроме тебя, не обещает. И поэтому все верят тебе.

– То есть, – продолжал спрашивать я, – мне дали премию за роман, который я только обещал написать?!

– Именно так, – отвечал мне Господь. – Теперь достаточно одного обещания.

Я на секунду задумался.

– И что будет, – спросил я у Господа, – если я великого романа так и не напишу?

Господь не ответил.

– С другой стороны, – подумал я, – нафига мне теперь писать великий роман?

Ведь миллион евро и так уже есть.