Игорь Манцов: Высокая теория воспитания

У нас, как известно, все это безобразие называется «Счастливы вместе».

Так вот, я поместил в ЖЖ-дневничке пост, где сопоставил оригинал с адаптацией. Среди комментов был следующий: «Ну почему, почему члены экранной семьи постоянно делают друг другу гадости? Зачем это показывают? Чему хотят научить?!».

…Самая страшная книга, которую я читал, это, пожалуй, Книга Притчей Соломоновых. Нигде больше не встречал такого скепсиса в отношении человеческой природы, такой жесткости, вплоть до брезгливости. Особенно впечатляют обличения «человека говорящего», одно обличение за другим:

«Язык глупого – гибель для него, и уста его – сеть для души его» (Прит. 18, 7).

То же самое из главы в главу твердит Екклесиаст:

Народ – это не толпа, не сумма ртов и голов, но коллективная система ценностей, если угодно, «коллективное бессознательное

«Не торопись языком твоим… Ибо, как сновидения бывают при множестве забот, так голос глупого познается при множестве слов» (Еккл. 5, 1; 5, 2).

Подобные выпады по сию пору приводят меня в смятение. Будучи человеком негордым, осознаю необязательность своей повседневной речи. Легко идентифицирую себя с «глупым», понимая при этом, насколько чревата для моего эфирного тела всякая последующая минута: будучи обречен на общение и слова, вечно рискуешь причинить боль ближнему или дальнему. Оставляя рубцы, раня и обижая. На обывательском сленге это называется «поганить карму».

(Иное – печатные тексты. Продавая тексты, кормишь семью и себя, а это чуточку извиняет.)

Однако в своей жестокости Книга Притчей Соломоновых идет еще дальше:

«Помыслы в сердце человека – глубокие воды, но человек разумный вычерпывает их» (Прит. 20, 5).

Здесь ставится под сомнение вся так называемая «внутренняя жизнь»! Осмысляя выпады в адрес «человека говорящего», все-таки сохраняешь надежду на то, что породнился с глупостью по неосторожности. Дескать, в твоей так называемой душе есть много существенного, ты всего-навсего поспешил и выбрал, то есть выболтал, не то, что было необходимо.

Но нет. Все, что человек самонадеянно принимает за существенные оригинальные мысли, на деле – «глубокие воды».

Сточные воды, чужие предрассудки. Муть, жуть.

Упомянутый сериал – это, если угодно, медитация на тему «Некоторые слишком много о себе воображают». Герои собачатся и делают друг другу подлянки потому, что всякий человек сотворен из типовой глины: в повседневном измерении от него ничего хорошего ждать, по большей части, не приходится. Жесткий взгляд царя Соломона и царя Екклесиаста. Американцы, будучи весьма религиозными и знающими Библию людьми, смиренно присоединяются.

Но для нашего человека такой подход оскорбителен. В поразительной картине Глеба Панфилова «Начало» простая слободская девчонка выбилась в киноартистки, примкнула, так сказать, и к элите, и к богеме. Вот она играет Жанну Д’Арк, декламируя перед инквизицией нечто вроде: «Вы говорите «человек по природе подл». Но чаще человек бывает прекрасен. О, до чего же он бывает прекрасен!»

Жаль, картины под рукой нет, поэтому отличный текст сценариста Евгения Габриловича приходится перевирать. Суть, однако, передаю верно: базовый концепт советского проекта – это прекраснодушный прогрессизм. Дескать, человек подл, но, подучившись, переменится к лучшему. Дело единственно за воспитателями.

Книга Притчей Соломоновых указывает человеку весьма незавидное место. Однако советский гомункулус возражает – «Инквизиторы! Пессимисты!» – и мечтает, мечтает. Фантазирует, фонтанирует.

Когда бы наши теперешние антисоветчики были немногим проницательнее и честнее, они бы оперировали аргументами подобного рода. Вот эти аргументы – по-настоящему убойные, смертельные для советской системы. И здесь, в пределах подобной аргументации, я и сам – антисоветчик.

Однако борьба по-прежнему ведется со стрелочниками. В конкурсе «Имя России» лидирует Иосиф Сталин, и это обстоятельство, этот народный выбор стр-рашно травмирует интеллигенцию! Сейчас я попробую намекнуть на то, почему Сталин не более чем стрелочник.

Допустим, вышла в свет биография популярных у советской интеллигенции писателей – братьев Стругацких. Саму книгу купить пока что не довелось, зато ознакомился с точной и емкой рецензией Валерия Шубинского. Мое законное внимание привлекла следующая фраза: «При всей скудости первой биографии Стругацких и из нее можно почерпнуть кое-что важное. Например, потрясающий разговор двадцатитрехлетнего Аркадия Стругацкого с родителями жены в 1948 году. Будущий фантаст предлагает «отнимать детей у родителей и помещать в закрытые санатории в Крыму», где способных будут всячески развивать, создавая подлинную элиту... а из неспособных получатся «рабы» (сын красного комиссара употребил именно это слово)».

Шубинский продолжает: «Скаландис связывает этот проект с «высокой теорией воспитания», описанной в романах Стругацких. Разумеется, между 1948-м и 1960-ми годами идеи несколько усложнились и гуманизировались. Но, несомненно, сохранили некий отсвет изначальной тоталитарной природы – как и весь позднесоветский прогрессизм, идеологами и певцами которого Стругацким суждено было стать».

Ничего не имею против Стругацких: фильм Тарковского «Сталкер» мне нравится, а собственно романов прочитать не довелось. Вышеприведенная цитата из уже немолодого, 23-летнего, вполне сформировавшегося Аркадия Натановича меня не шокировала, ибо она совершенно в духе отечественных грамотных с их непременной любовью к проектному мышлению в стиле «элита воспитывает плебс». Вот на чем, кроме прочего, зиждется обоюдная любовь-морковь. Писатели и читатели, что называется, ментально совпадают. Как ни крути, советские люди.

Кстати, о писателях. В день похорон по-настоящему великой Нонны Мордюковой посмотрел на канале «Культура» фильм «Русское поле», где мало того, что играют прекрасные актеры, так еще звучат три абсолютно шедевральных песни Флярковского-Дербенева. Припомнил быличку: наш лучший поэт-песенник Леонид Дербенев всю сознательную жизнь мечтал вступить в так называемый Союз Писателей. И так бедный крутился, и эдак – но не принимали, не принимали!

С советскими писателями, кажется, все окончательно ясно, поражает, однако, упорство самого Дербенева. Казалось бы, человек нашел самую счастливую изо всех возможных социальных ниш: встроился в сферу здорового масскульта, имел возможность обращаться к десяткам миллионов на языке свободы, то бишь эстрадной песни, да и материально, мягко говоря, не бедствовал. Чего ему еще? Зачем стремиться в сомнительную организацию, ограничивающую свободное волеизъявление Поэта?!

Думаю, здесь все тот же террор грамотной публики, неустанно транслировавшей идею ущербности и массовой культуры, и ее основного потребителя – так называемого народа. В результате гениальный Дербенев добровольно просится с вольных хлебов в самый настоящий духовный ГУЛАГ! Там, типа, престижнее.

А если бы его, не дай Бог, приняли, да издали бы пару книжек?! Он, пожалуй, оставил бы свое благодатное поприще в пользу безблагодатного…

Российская версия американского сериала «Женаты… И с детьми…», как известно, называется «Счастливы вместе» (фото: tnt-tv.ru)

И все-таки «воспитание», Стругацкие, так называемая «фантастика».

С интересом пролистал сборник интервью польского гуру Станислава Лема. Нашел как минимум одно поразительное место. Журналист просит сравнить советскую оккупацию Львова с немецкой. Лем: «Ну, эти русские, они же были действительно grand guignol («большой петрушка», фр.). Они были иногда невозможные… (Смеется.) Можно было прийти к красноармейцу и спросить: «А ископаемая шерсть у вас есть?» А он всегда с каменным лицом отвечал: «Конечно, есть». К немецкому солдату никто бы с таким вопросом не пошел. Русские, конечно, были опасны, но с большой примесью гротеска и абсурда. Это были совершенно разные ментальности – немецкая и советская».

Попробуйте доказать мне, что Лем относится к немецко-фашистскому солдату хуже, нежели к русско-советскому, попробуйте! Очевидна внутренняя солидарность с цивильными немцами. Даже спустя десятилетия очевидно брезгливое недоумение, адресовавшееся европейцами невозможному русскому петрушке. Большому петрушке, да, но не страшному.

Не случайно Лем, равно как и Стругацкие, мыслил в парадигме «социальный проект». Не случайна фанатичная любовь к нему советской интеллигенции. Лем и отечественные грамотные глядят в сторону тутошнего народа с одинаковым сарказмом. «А ископаемая шерсть у вас есть?» – надо же такое придумать! Думаю, у львовских интеллектуалов была целая обойма подобных приколов. Бегали от русского к русскому, глумились.

И все им – Львовским, Стругацким, Большевицким – смертельно хотелось бы воспитывать. Им, еклмн, есть, что нам сказать и чему нас научить!

А только презрение, неистребимое презрение в глазах и речах свидетельствует: ничего хорошего вставший в позу барина грамотей своему холопу не готовит.

В парке видел поразительную сцену. Мальчик лет, думаю, трех-четырех погнался за какой-то своей мечтой и, неосторожно свернув с асфальтовой дорожки, вляпался в грязь. Случилось страшное: слегка приотставший отец вытаскивал мальчика, едва не вывернув тому руку. Папа не орал, но сатанически шипел: «Куда ты лезешь? Новые ботинки! Куда ты, мля, лезешь?!».

Папа склонился над ребенком, как коршун, и принялся за воспитание. Десять секунд назад никого счастливее, чем этот мальчик, на Земле не было. Теперь же он стоял, отворив большие глаза, в которых поочередно сменяли друг друга испуг, непонимание, большая-пребольшая тоска.

Вот приходится слышать, что от нынешней потребительской культуры России одна только польза. Говорят так и пишут люди большого полета, в сущности, «советские». У этих людей – проектное мышление, они оперируют категориями «элита», «народ», «страна» и «макроэкономические задачи». Они полагают, «народу» нужно грамотно объяснить, что потребление лучше энтузиазма, и «народ» таки успокоится.

Но глядите, вот мы меняем планетарного масштаба оптику проектного типа на мелкоскоп: папаша новой генерации смертельно унижает трехлетнего малыша за… поцарапанные ботиночки и за испачканные штанишки. Как же, мальчик должен быть стерильно-глянцевым, обязан соответствовать Улице Нового Поколения.

Считается, что это поколение – «первое свободное», не правда ли?

Только не говорите мне, что это единичный случай, не говорите. Люди низведены до уровня придатка: к одежде, к идеологии. Что будет с описанным мальчиком? Лучше не спрашивайте.

Помню, в советское время много печатали о том, что в Японии детям до определенного возраста разрешается все. Падать в лужу, кувыркаться в грязи, голосить и задавать смешные вопросы. Японский ребенок вырабатывает представления о мире сам. Выражалась надежда, что когда-нибудь у нас будет также: свободный, но и уважающий свободу других человек в свободной стране.

Прошло время, и что же? Тупорылый отец, уничтожающий мальчика за ботиночки, – это же неизбывный расейский барин, который в советское время все-таки таился, зато теперь со всей дурью вылез на авансцену. Благо, легализован и даже одобрен идеологами.

Отец и сын – как барин и холоп, что может быть страшнее?

Не спрашивайте, почему страна не становится свободнее. Партия и правительство не при чем, все самое существенное решается на уровне базовой социальной образности и сопутствующих контактов глаза в глаза.

Повторюсь, в глазах у барина – только высокомерное презрение.

Под занавес – окончание реплики Станислава Лема: «Когда русские подошли к Познани и начался обстрел города, солдаты в поле начали в котелках подогревать свиную тушенку. Американский корреспондент спрашивает их, как они могут в такой момент заниматься пищей, да еще на открытом пространстве, где в любую минуту может начаться обстрел. А они на это: «Niczego, nas mnogo».

Те, кто голосует сегодня за Сталина в проекте «Имя России», делают это не из любви к вождю, о котором мало кто из них в своей повседневности задумывается. Сталин, и об этом Бог знает сколько написано до меня, олицетворяет собой некую абстрактную самодержавную силу, противостоящую барину-боярину. Эта сила – последняя земная инстанция, которая может защитить холопа от барского произвола, от барского презрения и барского же «воспитания».

Народ – это не толпа, не сумма ртов и голов, но коллективная система ценностей, если угодно, «коллективное бессознательное». И здесь поэтому некое символическое противостояние. Народ голосует против тех самых «закрытых санаториев в Крыму», где очередные комиссары захотят отделять «элиту» от «рабов», вот как-то так. Поскольку в массе своей отечественные грамотные артикулировать народное бессознательное не хотят, народ выворачивается, как может. Например, своеобразно голосует.

Поразительный случай, о котором со слов американского корреспондента сообщает Станислав Лем, сигнализирует слишком о многом. Есть в этом обреченном солдатском «niczego» и в этой тушенке под градом снарядов та же самая тоска, которую я видел позавчера в глазах у затравленного родным отцом малыша.

Мальчик в грязных ботиночках подрастет, сделает надлежащие выводы, остервенеет и будет мстить. Всем подряд, и в первую очередь невменяемому папаше. А зло будет передаваться от человека к человеку, от поколения к поколению.

Постаревший, да так и не поумневший барин напишет пронзительные «Мемуары обиженного человека».

Барина не жалко. Мальчику еще можно помочь.