Игорь Манцов: Плохие взрослые

Причина восторга даже не в том, что, как принято выражаться, музыка – наивысшее из искусств. Формула настолько же бессмысленная, насколько безответственен слоган «Пехота – царица полей». Чай, натуральную царицу под шквальный огонь не посылают!

Дело в том, что формат «классическая музыка» предполагает взаимовлияния, творческие заимствования, перелопачивание предшествующего материала посредством новых приемов музыкального письма и т. п. Работа великих композиторов и виртуозов-интерпретаторов в хорошем смысле заформализована. Почти математика!

Души сочинителей и музыкантов, вестимо, касаются небесных сфер, однако руки-то имеют дело с нотными знаками и музыкальными инструментами, с материальными носителями. То есть процесс производства музыкальных ценностей худо-бедно может отследить всякий человек без слуха, навыка и таланта, но с пытливой установкой, подобный вашему покорному слуге.

Насытившись и освободившись от бремени изнурительного физического труда, обыватель попадает в ловушку: романы, фильмы и телепередачи вываливают на его бедную дурную голову три миллиона соблазнов

И вот, например, авторитетный Глен Гульд посвящает Рихарду Штраусу (ни в коем случае не путать со Штраусом Иоганном, которых вдобавок было несколько) миллион восторженных аналитических строчек: «Я считаю Штрауса величайшим композитором из всех, живших в XX столетии» и т. п.

Зато не менее авторитетный Игорь Стравинский только что не топчет Рихарда Штрауса ногами. Один из студентов в отчаянии задает Стравинскому вопрос: «Но что именно не нравится вам, маэстро, в музыке Р. Штрауса?!» Ответ был неутешительным, чтобы не сказать зубодробительным: «Я не люблю его больших вещей, равно как и вещей небольших».

Кстати, все россияне знают Рихарда Штрауса по зловещей музыкальной заставке к передаче «Что? Где? Когда?».

Или Александр Скрябин. Глен Гульд оценивает его чрезвычайно высоко: «Скрябин дошел до самых крайних и поразительных гармонических экспериментов из всех, предпринятых в новое время. В его поздних сочинениях, включая последние полдюжины из десяти сонат, с удивительной смесью расчета и стихийности разработан такой подход к гармонии и ее соотношению с мелодией, который дополняет, если не в точности предвещает, осуществленное Арнольдом Шенбергом».

Удивительно, что и по поводу Скрябина Стравинский говорит ровно противоположное: «Еще более, чем романтический элемент, чужд мне в музыке элемент эротический. Поэтому к Скрябину я совершенно равнодушен и считаю его музыкальный талант просто слабым».

Когда оценки коллегам раздают писатели, кинематографисты, театральные постановщики, даже живописцы, дело решают либо зависть, либо вкусовщина, либо, наоборот, приятельство. Либо идеологические разногласия.

Однако в классической музыке все не так. Тут не вкусовщина и не каприз. Композитор оценивает настолько формальные вещи, что впору говорить о топографии души. Совпадают карты внутренней местности или не совпадают – в зависимости от этого композитор восторгается или громит.

Клиническое бескорыстие.

Стравинский говорит о фортепианных сонатах Бетховена и отмечает: вот в этом месте – решающее влияние Гайдна, а там – незначительное влияние Баха…

Но Бетховен, уточняет Стравинский, влиял в свою очередь: вот этим кусочком его партитуры, слегка переставив ноты, воспользовались Шуберт и Мендельсон, а вон той нотной линеечкой – предприимчивый польский гений Шопен…

«Угодья, пожалованные Бетховеном Брамсу».

«Кусок, явно предназначенный Чайковскому».

«А тут Бетховеном вчерне набросаны некоторые мелодические и гармонические приемы Вагнера».

Зачем я обо всем этом говорю?

Затем, что хочу по мере сил объяснить, как устроено современное американское кино. Тоже идет совместная работа. Существует огромный и вдобавок регулярно обновляемый набор тем, сюжетов, стилей и манер.

Зачастую наши зрители удивляются «примитивности» или «однобокости» тех или иных голливудских картин, высокомерно именуют их «плоскими». Сами вы плоские! Голливудцы не тужатся создавать «произведения искусства», эпохалки, но просто кропотливо и безостановочно работают. Оглядываясь на предшественников и коллег-современников.

Комбинируют и варьируют. Переставляют и видоизменяют не нотные знаки с музыкальными темпами, как композиторы, а те или иные характеристики персонажей. Испытывают новые сюжетные повороты.

Глен Гульд

Тут – легкий конструктивный сдвиг, там – трансформация средней тяжести.

Иначе говоря, голливудцы непонятны вне их собственного кинематографического контекста. Всякая новая кинокартина развивает, доигрывает темы сотен других картин.

«Угодья, пожалованные режиссером Иксом режиссеру Игреку».

«Кусок из режиссера-классика Зэта, явно предназначенный новоиспеченному талантливому постановщику по имени Альфа Центавра».

Картина сценариста и режиссера Тодда Филда «Little Children» вполне себе средняя. Если смотреть ее в отрыве от голливудского контекста, она вовсе может показаться слабой и вялой.

Однако если смотреть ее по-культурному, то ставки фильма резко повышаются, в голове проясняется. Ну а после просмотра начинают безостановочно роиться мысли.

Кстати, наши прокатчики выпустили фильм под названием «Как малые дети», дезавуировав тем самым некоторые исходные смыслы.

Зачем прокатчики это сделали и что они выиграли, добавив к аутентичному названию словечко «как», я решительно не понимаю.

Писать о волюнтаристских манипуляциях с чужими смыслами уже устал, но что же делать, если ситуация лучше не становится?! Чем был плох вариант «Малые дети»?

Не понимаю.

Всюду надо влезть, чтобы, видимо, просто-напросто пометить территорию: «Здесь был Вася». Очень приятно! В смысле, конечно, наоборот.

Я смотрю мало современного кино, но все равно в картине Тодда Филда сразу замечаю рифмы.

Показана одноэтажная Америка, скучающая провинция со всеми вытекающими последствиями: более не приносящая удовлетворения сытость, сон разума, воля скучающих обывателей к фантазиям и периодически вспыхивающая у самых больших фантазеров страсть к приключениям.

Таких картин у американцев очень-очень много. Американцы очень хорошо осознают опасности, сопряженные с сытым обывательским существованием. Вот и ставят диагноз за диагнозом, пытаются лечиться. Назову хотя бы сериал «Отчаявшиеся домохозяйки». Подчеркну: «отчаявшиеся», а не «отчаянные», как зачем-то переврали у нас. Безукоризненно сексапильным теткам стало невыносимо скучно, вот они и отчаялись.

Или другая сторона дела. Фильм «Little Сhildren» – многофигурный. Множество людей встречаются, расстаются, пересекаются, вступают в конфликтные связи, предъявляя тем самым разные проекции одной и той же темы. Взаимодополнение. Взгляды с разных сторон.

Приходит в голову, допустим, обладатель «Оскара» – прекраснейший фильм Пола Хаггиса «Crach» («Столкновение»). Приходят в голову те же «Домохозяйки» и многое другое. Вообще говоря, очень популярная в американском кино последних лет стратегия повествования.

Фильм многоэтажный.

На первом этаже – метафора, которую акцентирует название. Малые дети – это все герои картины, включая и биологических детей, и их родителей. Все персонажи тут – «малые», все по-своему проблемные и неумелые, у всех есть слабые места, для всех характерны глупость и слабость.

Американцы делали и делают много картин про победителей, про суперменов, но фильмы, подобные отчетному, ситуацию уравновешивают.

Название «Как малые дети» совершенно неприемлемо именно потому, что указывает единственно на взрослых персонажей. За бортом остаются собственно дети, а также нынешние взрослые в прошлом.

«Малые дети» – всеобъемлющее название, по-хорошему уравнивающее всех и вся, актуализирующее, если угодно, точку зрения Бога. Вариант «Как малые дети» привносит неприятную снисходительность.

Это точка зрения самонадеянных взрослых, которые полагают, что сами-то они никогда до ребячества не опускаются.

Александр Скрябин. Глен Гульд оценивает его чрезвычайно высоко

В аутентичном варианте названия – жалость, сочувствие и доброта. В нашем прокатном – высокомерие и сарказм.

Почувствуйте разницу!

На втором этаже картины – грандиозный сюжет «массовое общество и сопутствующая скука». Впервые во всей полноте проблему осознал, поставил и прописал Флобер.

Создатели «Отчаявшихся домохозяек» дают специальную ссылочку: героини сериала объединяются в литературный кружок, читают и разбирают в этом кружке роман «Мадам Бовари».

Массовое общество порождает экзистенциальную тоску особого рода. Есть досуг, и есть стремительно развивающиеся средства массовой информации, а именно книги, газеты, потом еще и кинематограф, радио с телевидением.

Насытившись и освободившись от бремени изнурительного физического труда, обыватель попадает в ловушку: романы, фильмы и телепередачи вываливают на его бедную дурную голову три миллиона соблазнов и четыре миллиона обещаний.

Обыватель начинает культивировать фантазмы, а самые решительные из обывателей даже пытаются реализовать эти соблазны на практике. Получается полная ерунда.

В сущности, картину «Little Children» можно свести к этому. Малые дети – это представители современного массового общества, потребители избыточной информации, возжелавшие приключений.

Итак, в провинциальном американском городке все живут иллюзиями. Некий Ронни Мак-Горви обитает в одном доме с мамой и тянется к детям, которые единственно его возбуждают.

Педофил отсидел пять лет за сексуальные домогательства к малышам, но теперь выпущен на свободу, что повергает окружающих в ужас. Встретившись по маминой наводке с некоей взрослой дамой, Ронни не делает попыток физически сблизиться.

К ужасу и отчаянию дамы, он принимается мастурбировать прямо на соседнем сиденье автомобиля, видимо, вспоминая при этом о малышах, упиваясь собственными фантазиями.

Главная героиня, которую играет Кейт Уинслет, замужем за человеком, который, хотя и сделал ей ребенка, теперь предпочитает реальной близости с супругой тайную мастурбацию на фотографии порнозвезд:

«Отныне «Похотливая Кэтти» стала его наваждением».

Сама героиня изрядно скучает и много о себе воображает. Вот что говорит по ее поводу закадровый голос: «На детской площадке Сара изучала типичных городских женщин. Сара считала при этом, что она нетипичная».

Ага, ага, знаем мы и таких.

По причине смертной скуки и ввиду невнимания со стороны мужа-мастурбатора Сара решает соблазнить видного мужчину, который ежедневно выгуливает на детской площадке своего малолетнего сына, пока его жена зарабатывает деньги.

Саре легко это удается. Сара и Брэд (Патрик Уилсон) страстно трахаются, лениво казнятся и наконец намереваются соединиться навсегда. Они уже собираются бежать, но в этот момент случается несколько закономерных происшествий, и незадачливые любовники возвращаются в свои уютные, но по-прежнему скучные гнездышки.

Приключения не получилось.

Кишка тонка.

Фильм «Little Сhildren» – многофигурный

Что это за «закономерные происшествия»? А вот, например.

Брэд уже было написал прощальную записку супруге и попрощался с сыном, как вдруг остановился перед площадкой, где 15-летние подростки прыгают на скейтбордах через препятствия. Брэд частенько проводил здесь время, завистливо за подростками наблюдал. Именно в этом возрасте у него умерла мать, и он, видимо, так навсегда и остался в том возрасте.

Вместо того чтобы мчаться теперь к аппетитной подружке, Брэд решается испросить у подростков скейт и прыгнуть. Прыжок удается на славу – Брэд переломал себе все, что только можно, и попал на хирургический стол.

Чем этот самый Брэд отличается от двух вышеописанных онанистов? В сущности, ничем. Три проекции склонного к пустым фантазиям инфантильного субъекта.

Мастурбация как символ неплодотворной, неживотворящей подмены.

Или: «Сара всегда представляла, как Брэд ее трогает».

Или: «Почему он не может и не хочет попробовать какие-то новые вещи?»

И еще: «Почувствовать новые возможности!»

Есть еще персонаж по имени Ларри, бывший полицейский, который когда-то застрелил в магазине легкомысленно имитировавшего ограбление подростка, а теперь корчит из себя брутальную личность и преследует педофила Ронни Мак-Горви.

При этом Ларри дружит с Брэдом. Получается абсурд: Брэд и Ронни одинаковые дети, а Ларри приветствует одного и третирует другого.

Ларри доводит до сердечного приступа маму педофила, та умирает. Оставшийся сиротой Ронни тут же отрезает себе мужское достоинство, а растроганный Ларри за все его прощает и со слезами на глазах несет в лазарет.

Любопытно, что супруга Брэда (замечательная Дженнифер Коннелли) работает режиссером-документалистом. Выходит, конструкция картины продумана всесторонним образом!

Эта эффектная, жесткая, невозмутимая женщина не случайно хорошо зарабатывает и полностью контролирует сына с мужем.

Ведь она как раз и отвечает за производство фантазмов, на которых обыватели, включая всех вышеперечисленных, подрываются!

Она – режиссерша, она – документалистка, она поставляет в мир тихой незлобивой провинции разрушительные для обывательской психики образы-соблазны.

Итак, авторы картины, подобно музыкантам, стремятся провести все возможные темы и дать все мыслимые вариации с девиациями.

Знаменитый филолог Леонид Пинский написал в недавно изданных «Миниатюрах»: Леонардо или Микеланджело упорно старались найти и предъявить наилучший вариант, а зато Пикассо, художник нового времени, не знает проблемы выбора лучшего варианта и дает все возможные варианты. Сразу или через запятую. Так и здесь.

Феномен «приключение» впервые описал социолог Георг Зиммель: «Чем авантюристичнее приключение, чем более чисто, следовательно, оно выражает свое понятие, тем ближе оно к сновидению; в нашем воспоминании оно подчас настолько далеко отодвигается от центрального пункта «я» и связываемого им процесса жизни в целом, что нам легко представить себе приключение как пережитое другим; его отдаленность от целого, его чуждость ему находит свое выражение в нашем ощущении, будто то, что мы пережили, связано не с нами, а с другим субъектом».

Иначе говоря, тот, кто страстно культивирует приключение, с неизбежностью элиминирует ответственность, перекладывая ее на фантазийного «другого субъекта».

Психическая болезнь, если не бесовщина.

«Малые дети» – очень тонкая картина! Она построена на противоречии. Дети любого возраста хотят приключений, мечтают как можно решительнее отпасть от «я» и от жизненного целого. Порвать человеческие и социальные связи, уйти от ответственности, сбежать в мир грез, дрочить, а не рожать.

«Малые дети» – очень тонкая картина! Она построена на противоречии

В боевиках мир показывается с точки зрения человека, которому приключение удается. В этом, и только в этом негатив боевика. Боевик соблазняет несбыточным.

Картина «Малые дети» замечательна как раз тем, чем поначалу раздражает: умеренной скукой, недостаточной выразительностью, некоторой монотонностью и презрением к «интересности». Но так надо!

Это взгляд на «приключение» с точки зрения человека, который не уверен в его, приключения, благотворности. Это намеренная дискредитация приключения.

Это, если угодно, гимн умеренности и аккуратности.

Сомнение в Чацком и ура Молчалину.

«Именно там, где непрерывная связь с жизнью столь принципиально отвергается, – или ее, в сущности, даже незачем отвергать, ибо нам изначально дано здесь нечто чуждое, ни к чему не примыкающее, некое бытие вне определенного ряда, – мы говорим о приключении. Оно не связано с взаимопроникновением, с соседними отрезками жизни, которые превращают жизнь в целостность» (Г. Зиммель).

То обстоятельство, что картина при таком вот замахе не сносит крышу, а едва трогает, говорит лишь о том, что выразительных средств и языковых ресурсов внятно говорить на эту тему пока что недостаточно, но это ничего.

«Домохозяйки», «Малые дети», еще полдюжины американских картин последнего времени, которые моментально приходят в голову, – все это подступы к проблеме.

Ясно, что при таком вот массированном наступлении уже в самое ближайшее время следует ждать двух-трех абсолютных шедевров, где тема будет исчерпывающе развернута-исчерпана.

Тем, кто заинтересовался, рекомендую пробежать в пятом томе собрания сочинений Михаила Бахтина набросок «О Флобере» и весьма содержательные примечания к нему:

«Проблема глупости – betise – в произведениях Флобера. Своеобразное и двойственное отношение его к глупости. Реализация метафоры «животного». Рядом с образом зверя становится образ ребенка. Простое сердце. Жалость относится именно к животному началу в человеке, ко всяческой «твари» и к человеку как твари; к духовному, надтварному, свободному началу относится любовь. Наивная глупость и мудрая глупость. Пристальное изучение человеческой глупости с двойственным чувством ненависти и любви к ней.

Своеобразно реализованная метафора «bete» – человеческая глупость в лице буржуа. Вырождение гуманизма и зазнайство человека. Иллюзия о себе самом и ее значение у Флобера (боваризм)».

Или вот из примечаний самого Бахтина: «Реальность как сфера с р е д н е г о, типического. Бесформенность штатского человека. Разрушение всякой наивности (доверчивости, мечтательности и т. п.) – великая задача п р о т р е з в л е н и я человека, освобождения его от всяких иллюзий, выполнявшаяся французской литературой».

И наконец, комментарий комментатора: «…Флобер упомянут здесь в связи с «буржуазными оттенками сентиментализма»: «Интеллектуальная слабость, глупость, пошлость (Эмма Бовари и сострадание к ней, животные)» – М. М. Б. Тема защиты элементарной жизни, животного и ребенка, от «обнаглевшего человечества» (европейского человечества) доходит в этом тексте М. М. Б. до публицистического пафоса».

Если предельно огрубить, «Little Children» – картина о том, как в силу развития СМИ и распространения агрессивной светской образности «взрослая», искушенная ипостась человечества соблазняет пустыми фантазмами и надеждами на несбыточные «интересные» приключения свою же «детскую», свою элементарно животную ипостась.
Элиминируя при этом любовь и не снисходя даже до элементарной жалости.

Бобик сдох, мадам Бовари отравилась. Все плохо, но следует бороться вопреки и несмотря.