Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

9 комментариев
Дмитрий Губин Дмитрий Губин Что такое геноцид по-украински

Из всех национальных групп, находящихся на территории Украины, самоорганизовываться запрещено только русским. Им также отказано в праве попасть в список «коренных народов». Это и есть тот самый нацизм, ради искоренения которого и была начата российская спецоперация на Украине.

5 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

15 комментариев
3 марта 2007, 12:01 • Авторские колонки

Дмитрий Бавильский: Февральское обострение. В искусстве

Дмитрий Бавильский: Февральское обострение

Дмитрий Бавильский: Февральское обострение. В искусстве

Вторая Международная биеннале современного искусства только-только открылась, но две предварительные выставки – «Верю» на «Винзаводе» и «Дневник художника» (галерея Гельмана в ЦДХ) – позволяют говорить, что две первые ласточки вполне могут «устроить весну». Весну современного искусства в одной отдельно взятой Москве.

Вот что оказывается важным – появление новой площадки (хотя и пока еще не доведенной до ума) коренным образом изменило ощущение от происходящего с contemporary art в столице.

Современные художники не первый раз выходят за территорию галерей и выставочных залов. Есть центр Artplay, не так давно возникла и «Арт-Стрелка», однако только возникновение «Винзавода» показывает, каким убедительным аттракционом может оказаться экспозиция актуальных течений.

Если учесть, что «вокруг театра должен быть театр», то нужно признать, что в сравнении с «Винзаводом» выставка «Дневник художника», открывшаяся в ЦДХ, – шаг назад. Вот уж никогда бы не подумал, что место так может влиять на характер экспозиции!

Больше всех не повезло работе Жени Шефа, который поставил палатку, а в ней стол, а на стены повесил тонкие работы, изображающие вещи, его повсеместно окружающие

Дело даже не в лотках и галерейках невнятного направления, заполнивших ЦДХ под завязку, и не в особого рода посетителях «выходного дня» – но сами эти залы, кажется, совершенно не приспособлены к искусству.

Здесь, должно быть, строительные, хозяйственные выставки проводить нужно. Они просторные, но не свободные, продуваемые всеми ветрами и задавленные чуждым контекстом.

Хотя, с другой стороны, «Дневнику художника» очень пошло соседство с фестивалем центральноевропейского искусства «М@нархия». Экспозиция его состоит из работ художников Чехии, Австрии и окрестностей. После нашего разгоряченного, как на блинной сковороде, искусства мы попадаем в тихий омут.

Из кипятка в лед, из живой воды в мертвую. В «монархических» залах и народу практически не было, и экспонаты расставлены как в западных «контемпорариях» – по артефакту на прорву пространства, как в открытом космосе. Оттого здесь и сквозняк особенно лютый. И искусство соответствующее – технологическое, стерильное, выхолощенное.

Дело даже не в том, что у наших художников фенечки понятные и родные, тут, вероятно, что-то иное. Просто в «Дневнике художника» энергии и азарта больше, а технологичности меньше.

И это срабатывает в неожиданную сторону – много объектов из наструганных досок и прочего строительного материала (есть даже огромная ватно-мешочная «Какашка художника» и длинный шов, сооруженный аесами) и все наши технологичные технологии словно бы на коленке и из коленки, немного нелепые. Топорные. И оттого особенно одухотворенные. В них аутентичного много. Аутентичного как антропоморфного. Западное искусство уже давно какое-то гуманоидное. А тут пожалуйста – прожженные штаны, из которых «Синие носы» петарды выпускают. Вот и вся технология – Левши, блоху подковавшего.

Кроме этих штанов, «Синие носы» выставили еще большие фотографии на тему «Художник и модель» (в духе Пикассо), и нужно сказать, что большие размеры работам очень даже пошли. Правильный посыл в правильной пропорции: без особого гигантизма, но и чтобы не потеряться, внятно донести месседж и визуальную составляющую.

Лучшей работой на выставке, безусловно, были две картины Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой – с похоронами Брежнева и с лицом умирающего Литвиненко. Все художники так или иначе метафорически соотносили свои артефакты с заявленной темой. Штаны «Синих носов» представляли эту тему буквально (кстати, неожиданно свежо выглядело старое видео Мизин-соло, где Слава рисует автопортрет кровью, тут же взятой из вены), а врубелевско-тимофеевские холсты берут заявленную тему сразу в нескольких измерениях.

Особенно если учесть их генезис – проявление и оттачивание в буквальном, самом что ни на есть дневнике художника, в «Живом журнале» Дмитрия. Давно изо дня в день наблюдаю за этим замечательным проектом фиксации повседневного.

Работа Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой
Работа Дмитрия Врубеля и Виктории Тимофеевой
Сначала у меня к Врубелю были некоторые вопросы. Типа не мелко ли он берет? Если иметь в виду героев его медиального наблюдения («утром в газете, вечером в куплете»), ведь память медиа необычайно коротка. Здесь действует принцип постоянной смены: новые сообщения вытесняют старые не только с «морды», но и из «мозжечка», отправляясь сквозить где-то в подсознании. Уже через некоторое время этим персонажам нужен будет комментарий подобно комментарию к «Евгению Онегину».

С проектом Врубеля-Тимофеевой примиряет рассуждение режиссера Наума Орлова. Рассуждая о силе искусства, Орлов вспоминает «Нищего» работы Василия Перова. Орлов говорит, что на улице он, скорее всего, пройдет мимо просящего подаяние, тогда как в Третьяковской галерее зафиксируется перед этим портретом, сочетающим типическое и индивидуальное, психологию и общественное, обыденное и надличностное, и получит свой вполне заработанный катарсис.

Деятельность художника тем и значительна, что даже точное копирование создает дистанцию и перенос в другой контекст. В музейном пространстве правильно поданная (впрочем, теперь, вероятно, уже любая) натуралистичность начинает звучать как метафора и, извините, символ.

Жест художника – в этой самой прибавочной символической стоимости месседжа. Ведь на улице нищего нужно еще заметить, выделить, обмыслить и обобщить. Эту работу художник делает за меня. Поэтому информационная мелочь, лично меня не касающаяся (смерть Литвиненко, похороны Брежнева), в работе Врубеля-Тимофеевой перестает быть мелочью – она начинает работать на меня, ибо информационное поле (медиальный мусор) у нас с тезкой Врубелем одно и то же.

И если человек состоит из того, что ест (на 90% из воды, в том числе и информационной), то пеленающие нас информационные потоки, собственно говоря, и есть то, из чего мы состоим сегодня. Как бы ни был ничтожен (отвлечен от меня любимого) информационный повод.

Вся наша жизнь проходит на фоне таких вот мелочей, составляющих декорации повседневности. Сюда же – песенки и фильмы-мультфильмы разных периодов нашей жизни, прочая мишура.

Отдельный зал потребовала инсталляция Александра Бродского про заснеженный город, одна из лучших работ в экспозиции. Хотя с экспонированием ее, как мне кажется, есть недочет.

Стеклянный ящик, в котором стоят маленькие домики (город), может быть занесен снегом: достаточно покрутить ручку – и ты поднимаешь пургу-метель. Ящик сделан под конкретные масштабы российского павильона на Венецианской биеннале. Кто был, помнит этот скромный, тесный (и оттого, кстати, уютный) двухэтажный павильон. Вероятно, в нем артефакт находился в соразмерности, однако в ЦДХ инсталляция оказалась мелкой, мельче нужного – домики больно уж крохотные.

Я вспоминаю «Кома», другую инсталляцию Бродского: такой же вот точно игрушечный город, распластанный словно бы на операционном столе, постепенно заливался просачивающимся из боковых капельниц мазутом. Нынешняя работа придумана в продолжение и развитие темы «Комы», точно спланированной под зал галереи Гельмана (кто не был – тот будет, кто был – не забудет).

Куратор выставки художник Олег Кулик в арт-центре «Винзавод»
Куратор выставки художник Олег Кулик в арт-центре «Винзавод»
Казалось бы, мелочь – домики всего-то на пару сантиметров больше, ан нет – совсем иной коленкор и выразительность. Там дома ручной лепки казались индивидуальными и непохожими друг на дружку, из-за чего игрушечные проспекты отличались от соседних улиц. В новой работе Бродский воспроизводит «типовую», линейную застройку, словно бы копирующую компьютерную графику, и эффект вышел иной: конечно, стихия выглядит при таком раскладе много внушительнее, но очень уж хрупок бассейн, очень уж далеко и отдельно сиротливое видео (пустой вагон метро, движущийся по тоннелю). Но все равно очень хорошая работа.

Как и придумка Каллимы с изображением асфальта. Хорош каллиграфический Д. Гутов («День не задался»). Хорош Ербол Мельдибеков с языком и зубами («Кентавр»). Неожиданное отторжение возникает с работами, играющими в чужую игру. Игра не с традицией, как у многих на «Верю», но со своими современниками, которые со стороны, вероятно, кажутся более удачливыми или успешными. Реплика к Уорхолу у сидящего на унитазе художника. Инсталляция Г. Острецова, почти буквально цитирующая Кабакова.

Акустика залов Центрального дома художника смешивает голоса – звучащие с разных экранов, они перемешивались в особую звуковую дорожку. Больше всех разоряется Кулик в проходе между залами, обсуждая догматы выставки «Верю», и перед этим экраном почему-то никто не задерживается, все стараются пробежать побыстрее к свету и избушкам Полисского, в которых вместо окошек мониторы телевизоров. Этот гомон, собственно, и объединяет все работы в одно поле, ибо сами по себе они очень разношерстные «вещи в себе». Нужно уже давно забыть про ЦДХ, как про страшный сон. Слишком здесь далеки работы друг от друга. Неоправданно далеки.

Для нынешней художественной ситуации в Москве «Винзавод» оказывается вскрытием приема; в нем работы тоже разные и находятся еще дальше друг от друга, но воздух и стены (своды) помогают.

Я зашел на выставку второй раз спустя две недели после вернисажа. Куратор «Верю» Олег Кулик продолжает принимать экспонаты. Выправляют свет – его стало чуть больше. А главное, было очень много народа, молодежи, все шумели, как и положено шуметь на аттракционе. Толкались и активно осваивали пространство.

После открытия прошло всего ничего, но объекты зажили какой-то своей жизнью – начали покрываться пылью (особенно стулья, расставленные перед видеопроекциями), да и сами экраны покрылись тонким слоем песка, и люди пишут на них пальцами свои имена. Дощатые помосты затоптали, превратив в антиквариат.

Больше всех не повезло работе Жени Шефа, который поставил палатку, а в ней стол, а на стены повесил тонкие работы, изображающие вещи, его повсеместно окружающие. Что-то между Японией и поп-артом. Стол загадили, завалив окурками и стаканчиками, бутылками и мусором, стол и стенки палатки расписали в духе «здесь был Вася».

Или наоборот, повезло? Работы обживаются и не то чтобы ветшают, но руинируются в духе самого помещения, зарастают разглядыванием и физическим присутствием посетителей. В самих подвалах завелись какие-то странные люди, домовые, чертенята...

В адском лабиринте группы «Газа» выключили пар, из-за чего лабиринт потерял 70% очарования. У кошляковского синего троллейбуса прорвали пленку окна... Однако от всего этого отчего-то не грустно, словно бы артефакты, вросшие в подвальную плоть, пустили корни и стали развиваться – каждый в ту сторону, к какой приспособлен.

..............