Игорь Манцов: Гламур наихудшего толка

На днях бурно обсуждали намерение руководящих инстанций увеличить штрафы за плохое поведение на дороге. Вдобавок сегодня утром некий водила Валера совершил невозможное, домчав меня туда, куда мне было нужно, в кратчайшие сроки, за разумные деньги и с хорошим музыкальным сопровождением. Не раздумывая ткнул пальцем в первый попавшийся DVD с фильмом автодорожной тематики.

«Driving Lessons» сценариста и режиссера Джереми Брока оказался фильмом не сильно выдающимся, но симпатичным. Уже потом выяснилось, что он участвовал в прошлогоднем Московском кинофестивале и завоевал там кучу призов, включая спецприз жюри, приз за лучшую женскую роль, приз российских кинокритиков и приз зрительских симпатий.

Хорошо выражался персонаж Георгия Буркова в фильме «Старики-разбойники»: «Я от вашего вранья скоро умру!

Весной сердце бьется с весьма и весьма лихорадочной скоростью, так что ни на чем не получается сосредоточиться. Фильм достаточно нравился, но на середине все равно переключился, посмотрел пару кусков из передачи Михаила Швыдкого «Культурная революция». Тема была сродственна теме моей предыдущей колонки: «Гламур – новое мещанство?!»

Я застал самые финальные аккорды – заключительное слово бывшего министра культуры, а ныне руководителя Федерального агентства по искусству и кинематографии. Кокетничая, Швыдкой заявил нечто вроде: «Моя «Культурная революция», может, и не гламур, но зато другие мои передачи – видимо, гламур вопиющий! Ай-ай-ай…»

Знаю еще одну передачу Швыдкого – «Жизнь прекрасна» на канале «СТС». Тысячу раз публично ее хвалил, это, по-моему, одна из немногих достойных программ нашего телеэкрана. Там реально, вживую распевают хорошие или даже прекрасные песни. Формат отлично придуман, студия качественно отстроена. Музыканты – профессиональные. Ведущие – Михаил Швыдкой и Лена Перова – органичны, интонационно точны. Спешу Михаила Ефимовича успокоить: «Жизнь прекрасна» – передача о труде, а значит, никакой не гламур. Гламур, и притом наихудшего сорта, это как раз «Культурная революция», где с пугающей регулярностью профанируются все мыслимые серьезные темы.

Но у нас зачастую не понимают. Полагают: если эстрада, то непременно пустота, а если типа «бесконечные умные разговоры в галстуках», то обязательно общественная польза. Но поэпизодное сравнение двух персональных программ влиятельного чиновника и обаятельного балагура Михаила Швыдкого наглядно демонстрирует, где правда жизни.

В прошлой колонке я неосторожно прикоснулся к теме французского постмодернизма, в котором, по правде говоря, мало что понимаю, но мне же за это и не платят! Тем временем подоспел упоительный анекдот-рифма. Я весьма трепетно отношусь к анекдотам: среди них случаются шедевры, перлы и конфетки. Итак:

– А какие книги ты взял бы с собой на необитаемый остров? Я взяла бы Пруста, Бланшо, Маркеса и Бодлера.

– Я взял бы книги по сельскому хозяйству, ботанический атлас и медицинский справочник. А ты умрешь.

Текст, конечно же, шедевральный, тут правомерно говорить об «эстетике». Смотрите, насколько по-разному можно его прочитать. Не до конца понятна степень условности: «он» и «она» на самом деле имеют шанс оказаться на «необитаемом острове», как это сплошь и рядом случается в анекдотах, или же тут сплошной переносный смысл?

В первом случае его финальная реплика «А ты умрешь» читается как-то так, а во втором случае как-то эдак. Мерцает и что-то третье. Я считаю, анекдот для гурманов.

Еще тут волнует напряженность отношений между письменным вариантом этой самой реплики «А ты умрешь» и возможными вариантами устного интонирования. Обыкновенно таким вот хорошим напряжением отличаются тексты качественных пьес и сценариев.

Схватил первую попавшуюся картонку, чтобы анекдот увековечить, записать. На обороте весьма пожелтевшей картонки прочитал цитату уже не помню откудова:

«Джордано Бруно считал, что книги сугубо необходимы для пробуждения «магической мнемоники»: авторские выводы, описание некоторых процессов, логические парадоксы, неожиданные метафорические мосты через онтологические провалы – все это способствует активизации тайного и беспредельного пространства памяти, о котором сознание не ведает вообще».

Во как!

Признаюсь, каюсь: Пруста, Бланшо, Маркеса, Бодлера листал, и не без удовольствия. «Неожиданные метафорические мосты через онтологические провалы» – этого добра, помнится, там навалом. Теперь все чаще задумываюсь, итожу: лучше бы, право слово, напивался по кабакам.

Кадр из фильма «Уроки вождения»

Цитата отрезвила, в смысле воодушевила, и я решительно досмотрел «Уроки вождения». Картина, повторюсь, не выдающаяся, однако обязательному просмотру все равно подлежит. Хороша там и удостоенная нашего фестивального приза старушка, хорош и паренек, невыносимо прекрасны шотландские пейзажи, но я коротко зафиксирую иное, более важное.

Снова про работу. Про труд. Ведь что такое отчетная кинокартина, какую сверхзадачу ставили перед собой британские кинематографисты? Заботились ли они о том, чтобы сказать нечто новое, старались ли они кого-нибудь поразить? Черта с два. По сути, здесь тривиальнейший роман воспитания. Если хотите, это не художественное произведение, но обучающая программа. Здесь очень точно, а где-то даже грубовато, преподнесены базовые ценности. Ценности эти претворены в художественные образы, и теперь даже самый последний раздолбай не сможет отмазаться от того, что хитроумно заложили ему в подкорку! (См. вышеприведенную цитату: «…активизация тайного и беспредельного пространства, о котором сознание не ведает вообще».)

Вообще!

Раньше была книга. Теперь-то книга сохраняет свое значение. Умный не забывает хотя бы на пару минут в день приоткрывать Пруста, Бланшо, Маркеса, Бодлера или даже, как бы это помягче выразиться, Дерриду. Однако ответственная кинокультура призвана заботиться еще и о тех, кто не открывал Пруста с Бланшо никогда. Или о тех, кто, вроде меня, люто жалеет, что открывал их и тем более покупал.

Британцы начинают работать с материалом и зрителями с первых же секунд, с титров. Допустим, как преподносятся здесь имена трех главных актеров? Имена преподносятся с умом, со смыслом. Дается план города, а имена вписываются в улицы и переулочки. Так вот, исполнитель роли проблемного 17-летнего паренька вписан в острый угол, а его агрессивно-лицемерная матушка – это прямая улица. Черт возьми, пресловутая «магическая мнемоника» и пр.

Если коротко, дело вот в чем. Парень взрослеет. Его мать «расщеплена» на биологическую мамашу, которая лицемерит, фарисействует, откровенно лжет, и на духовную мать, бывшую актриску, которая учит мальчика по-хорошему свободной любви (не в половом смысле, нет, а в подлинном). Все. Конец фильма.

Можно сказать, что схематично. Я так и говорю: схе-ма-тич-но. Но это и прекрасно! Во-первых, паренек еще молод и глуповат, подобного рода схематизм структурно соответствует стилю его мышления: белое – черное, сплошные острые углы, обострение на обострении. Во-вторых, повторюсь, такого рода кино делается очень талантливыми, умными и при этом не гордыми, но ответственными людьми. Я все время пишу о необходимости ежеминутного – в полном объеме! – воспроизведения всего ценностного каталога.

Цивилизационная идентичность превыше всего. Повторять очевидное не стесняясь и не комплексуя.

Впрочем, схема сделана на загляденье. Агрессивная биологическая мать занимается с сыном уроками вождения. В сущности, таким образом шифруется воля к управлению жизненным процессом, воля к полному контролю над бытием. Она желает изнасиловать и сына, и живое как таковое.

Напротив, старая актриса настаивает на том, чтобы мальчик не смел себя контролировать, не смел выбирать, не смел даже задумываться о том, чтобы управлять собственной жизнью. Старая актриса – подлинно верующая, а биологическая мать – не подлинно. Старая актриса воплощает идею любви, а биологическая мамаша – идею манипуляции. Вот что такое на самом деле «Driving Lessons», тут метафора высокого порядка.

Если угодно, это никакое не искусство, но социальная технология.

А вот что я прочитал на коробочке с DVD: «Застенчивый Бен проживает в Лондоне и во что бы то ни стало мечтает вырваться из тисков гиперзаботливой религиозной мамочки. Однажды ему это удается: бывшая актриса подбрасывает его в Эдинбург. Там он научится водить автомобиль, танцевать и снимать девочек».

Господа, кто бы это ни написал, он знал, что делает! Знал, на что покупается, на что подсаживается наш нынешний потребитель культурных ценностей! Это уже наша социальная технология: в приведенных предложениях ни единого словечка правды.

Кадр из фильма «Уроки вождения»

В трех предложениях оплевана и унижена религиозная идея как таковая, ибо «мамочка» лжерелигиозна; извращены мотивировки юноши Бена, который, напротив, не хочет вырваться, боится вырваться! Бен – не застенчивый, Бен – это схематичное изображение юноши как такового, это архетип, это – вне психологии. Бывшая актриса осмысляется нашими писаками, которым лишь бы продать, как старая шлюшка, которая толкает паренька в пучину разврата.

Все это по-настоящему страшно. У меня от этого регулярного понижения, от этих тотальных оскоплений, от издевательства над самой идеей осмысленного высказывания кружится голова. Это непереносимо. Вот почему я говорю о том, что незачем было читать и учиться, тянуться и напрягаться. Зачем? Чтобы теперь с регулярностью получать одну порцию все понижающего нэпманского идиотизма за другой?

Бабушка-актриса обращает к мальчику замечательную фразу. Когда он сомневается в собственной правоте, когда он не по делу казнится, она говорит: «Не думай, что ты виноват. Вина – это злой дух!» Вот именно.

Вот именно.

Хорошо выражался персонаж Георгия Буркова в фильме «Старики-разбойники»: «Я от вашего вранья скоро умру!»

Ага. Скоро мы все умрем от их вранья.

Кстати, лет пять назад был сделан американский фильм «Роджер Доджер» (реж. Дилан Кидд), который вполне доступен, который я всем советую посмотреть. Там тоже роман воспитания. Там приехавшего в Нью-Йорк 16-летнего мальчика наставляет на путь истинный родной дядя в замечательном исполнении Скотта Кэмпбелла. «Роджер Доджер» – совсем другое, нежели «Уроки вождения». Очень любопытно сравнить американский фильм на сходную тему с фильмом великобританским. Отчетливо видно, насколько разнятся социальные мифологемы, их плотность, интенсивность проработки.

У американцев настолько проработан каждый закоулочек, каждый квадратный сантиметр социума, что всякому последующему художнику это дает возможность обращаться с материалом гораздо более свободно, легко. В «Роджере Доджере» есть, кажется, и психология, а не только схема. Дядя – обаятельный неоднозначный негодяйчик, и паренек-племянник учит его в свою очередь…

В Тулу приезжал джаз-оркестр имени Олега Лундстрема. Масса впечатлений квазифилософского характера. Что, казалось бы, может быть вульгарнее трубы? Капризнее саксофона? Вероломнее тромбона? А между тем, организованные в оркестр, спаянные в коллектив, оформленные в тональность и закованные в ритм, духовые инструменты бесконечно прекрасны! Мне кажется, джаз-оркестр – это наилучшее художественное оформление демократической идеи. Скрипки, фортепиано или виолончель прекрасны тоже, но свидетельствуют они скорее о прошлых аристократических временах, не о наших. Современное массовое общество, которое не хочет развалиться, спиться, скурвиться, расслоиться и вступить в гражданскую войну, должно внимательно наблюдать за джаз-оркестрами и разного рода диксилендами.

Или еще. То и дело представляя музыкантов, ведущий концерта непременно называл их почетные звания: «Заслуженный артист России такой-то…» А я же помню, как в конце 80-х и середине 90-х звания, иерархию, разного рода почетные ярлычки было принято ставить под сомнение, высмеивать. Я помню, как в воздухе (но только не у меня в голове! вот уж нет! никогда!) носилось предощущение чего-то совершенно небывалого. Предощущение смены всех вех и ориентиров, предощущение то ли нигилизма, а то ли чего похуже.

Так вот, когда на отчетном концерте артистов прилюдно называли «заслуженными», а они не протестовали и даже потихоньку этим обстоятельством гордились, я внутренне ликовал. Островки здравого смысла, островки здорового прошлого! Если артисты и вправду заслужили, если артистам это приятно и если так повелось с советских времен, от которых все равно никогда не удастся ни отмахнуться, ни отмыться, пускай тогда называются не только лишь по именам и фамилиям, но еще и вот эдак: «заслуженный...», «народный…» или там «член-корреспондент…».

В последнее время снова начали раздаваться голоса в защиту печально известных 90-х. Но это ничего, это временное. Совсем скоро от проклятых 90-х не останется ни малейшего социокультурного следа.

В концерте принимал участие замечательный вокальный квартет «Москва-Транзит». Квартет-то замечательный, но в телевизоре лично я видел его один-единственный раз. Хотя в нашем телевизоре кого только не показывают! Впрочем, речь уже не про искусство, а про Москву как таковую. Как город. Как самый дорогой город мира.

Столичные власти озаботились тем, чтобы обязать всех москвичей, сдающих внаем квартиры, платить налог в городскую казну. Как справедливо отмечают наблюдатели, тяжесть налога будет переложена на квартиросъемщиков, людей, как правило, иногородних. Предсказывают автоматическое повышение месячной платы на 100 долларов.

Очень хорошо! Едва подумаешь о возвращении в столицу, а тут тебе свежие новости с полей борьбы за урожай, то бишь за капитализм с человеческим лицом. Несмелые мысли о съеме московской квартиры отпали сами собой. А пропади оно все пропадом!

До свидания, Москва, до свидания.

Олимпийская сказка, прощай.

Не больно-то и хотелось. Развитие капитализма в одном отдельно взятом населенном пункте приводит к стремительному обособлению пункта от всей остальной России. С чем поздравляю и Россию, и себя. Живее будем.

Последствия моего встречного отчуждения от так называемой столицы не заставили долго ждать: автор нескольких замечательных постсоветских картин Алексей Балабанов закончил долгожданную работу под названием «Груз-200», посему вместо ранее запланированной Москвы стремительно отбываю в северо-западном направлении, в Питер, чтобы оценить и, надеюсь, описать.

Кинематограф снова начинает меня интересовать?! То ли нелепая случайность, то ли вторая молодость, а то ли окончательно разбалансировался-взбесился климат и весна теперь никакая не весна.