Игорь Манцов: Требовать свежего воздуха и гуманитарного облика

Для примера две симпатичные реплики.

Глава издательства Ad Marginem Александр Иванов утверждает на страницах «Московских новостей»: «Нынешний «проект Россия» – конкурентно-технократический. Модель корпоративного капитализма как эффективно работающей машины не предполагает незаменимых элементов. Там нет гуманитарного измерения. Все социальные и национальные проблемы возникают оттого, что эта модель эффективного капитализма вырабатывает не только деньги, но и огромное количество лишних людей, лишних сел, регионов. Чем она эффективнее, тем больше лишнего. «Лишние» – безработные с Северного Кавказа, которые идут в боевики, или сыновья лишившихся работы слесарей с завода Лихачева, что идут в скинхеды».

Даже наша нынешняя технократическая цивилизация активно прибегает к «литературе», практикует продуктивную игру в слова

И далее, совсем уже хорошо и по существу: «Никто из писателей не спросил, почему в сегодняшней России нет воздуха, почему технократической модели не нужны люди. В этом провал тех людей, что пришли к Путину. От государства надо требовать не прямого вмешательства в культуру, а иного гуманитарного облика».
Да!
Александр Иванов итогами встречи недоволен. Его претензии к молодым писателям велики. Вдобавок теперешний комментарий философа есть повторение его же собственных давнишних формул. Но дело в том, что раньше подобные формулы печатались лишь в малотиражных сборниках и журналах, а теперь, после встречи в Ново-Огареве, эти весьма острые и справедливые претензии, эти внятные формулировки востребованы средствами массовой информации.

Все более-менее мыслящие люди России должны практиковать сегодня опережающую интерпретацию. Власть, допустим, что-то делает – интуитивно или даже по ошибке. Но трезвые наблюдатели стремительно и весьма определенно трактуют эти действия в прицельно гуманистическом ключе. В пользу, так сказать, прогрессивного человечества. Это нужно было делать и десять лет, и три года назад, но тогда не было соответствующего социального заказа. Зато теперь он есть. Технократическая модель постсоветского образца доказала свою никчемность, недееспособность, вредность.

Вторая замечательная реплика принадлежит Виктору Топорову. Читаем в его последней по времени колонке на ВЗГЛЯДе , колонке, которая как раз посвящена ново-огаревскому процессу: «Высшее литературное достижение последних лет остается, увы, анонимным, как «Слово о полку Игореве», хотя и обладает не меньшим духоподъемным смыслом.

Я имею в виду магический «перевод» унылого словосочетания «сырьевой придаток» в победоносную «нефтегазовую супердержаву». Один этот (пусть и пока пребывающий в гордом одиночестве) пример доказывает, что из недр отечественной словесности можно еще при адекватном желании извлечь нечто стоящее!»

Саркастично, но точно.
Получается, даже наша нынешняя технократическая цивилизация активно прибегает к «литературе», практикует продуктивную игру в слова.

Сегодня будет свежая американская картина режиссера Марка Форстера «Stranger Than Fiction», которую отечественные горе-интерпретаторы безответственно переименовали в «Персонаж». Весьма своевременный комментарий к актуальной для нынешней России теме «Писатель и общество».

Кадр из фильма Марка Форстера «Stranger Than Fiction»

Именно на этой теме и остановимся. Хотя на самом деле картина богата смыслами разного рода. На мой взгляд, она принадлежит к числу картин нового художественного направления. Сегодня обойдемся без ярлыков. Замечу лишь, что «Stranger Than Fiction» заставляет вспомнить про такие замечательные американские ленты недавнего прошлого, как «Взломщики сердец» и «Клик». Работа Форстера много слабее упомянутых шедевров массовой культуры, она менее сбалансирована, менее целеустремленна. Однако направление движения все равно вызывает уважение.
Кроме того, в голову приходят мысли о раннем опусе Джармуша «Страннее, чем в раю». Такое уж у отчетного фильма название.
«Страннее, чем вымысел». Или даже так: «Невероятнее, чем беллетристика».
Отличный актер Уилл Феррелл играет одинокого, угрюмого успешного клерка по имени Гарольд. «Гарольд Криг был человеком бесконечных цифр, непрекращающихся вычислений и невероятно малого количества произносимых слов», – поначалу мы опознаем этот закадровый голос как комментарий авторов картины. Однако совсем скоро выясняется, что это голос еще одного персонажа.

Знаменитая писательница Кей Аффель написала восемь романов про жизнь. В конце каждого ее романа главный герой обязательно умирал. Теперь она пишет свою девятую книгу, главным героем которой является как раз тот самый Гарольд Криг, которого играет Феррелл. Правда, писательница полагает, что Криг – исключительно плод ее воображения. Художница слова даже не подозревает, что Гарольд Криг существует на самом деле, что это человек из плоти, с кровью и с душой. Что ему может быть больно, страшно и т. д. Склонная к драматическим коллизиям писательница мечтает в конце концов убить и его. При этом даже не поморщившись.

Гарольд тем временем работает в налоговой службе. Он на ходу извлекает кубические корни из любого числа. Он живет подобно автомату. Он стремится полностью контролировать свою действительность. Он не ощущает себя человеком живым и человеком свободным. Ни о жизни, ни о свободе он, кажется, до поры вообще не задумывается. До этой самой поры угрюмый Гарольд представляет собой что-то вроде робота. Ноль самосознания. Цифры, цифры, деньги, деньги, налоги, налоги. Короче, безумный технократ безо всякого гуманитарного измерения.
Итак, имеем писателя и имеем технократа, которые до поры не знают друг о друге ничего.

Его привычка все считать. Ее привычка выдумывать, не считаясь с чужой реальностью.
Оба хороши.

Однажды Гарольд услышал, как в ухе у него зажужжало. Началась своего рода трансляция, появилась размеренная женская речь. Ничего особенного, женский голос всего-навсего дублирует события, которые происходят с героем, казалось бы, по его воле, по его выбору, под его контролем. Внезапно зазвучавшее слово производит в сознании бессмысленного технократа переворот. Слово привносит смысл, устанавливает связи, организует причинно-следственные цепочки. Драматургический ход на грани гениальности!

Кадр из фильма Марка Форстера «Stranger Than Fiction»

Гарольд постепенно прозревает. Теперь он понимает, что все происходящее с ним имеет смысл. Голос писательницы пресекает автоматизм существования.

Некий литературовед Гильберт, которого играет Дастин Хоффман, учит Гарольда: «Не двигайте сюжет вперед. Вместо этого проверьте, не найдет ли Вас сюжет самостоятельно». Сходно с повествовательной стратегией многократно воспетого мною фильма «Клик»: человек не должен решать, что важно, а что не важно. Человек должен верить и внимательно прислушиваться.

Гарольд периодически, в синхронном режиме слышит женский голос, который безошибочно описывает его жизнь. Гарольд слышит беллетризованные рассуждения о своей скорой смерти и пугается. Глядя в телевизор, он опознает выступающую там знаменитую писательницу Кей Аффель по голосу.

Гарольд ужасается тому обстоятельству, что писательница пророчит ему смерть, более того, рассчитывает убить его в самые ближайшие дни. Гарольд является к писательнице и требует все это безобразие прекратить.

Писательница в шоке. Она впервые задумывается о том, что живой человек и литературный герой – две большие разницы. До сего момента она полагала, что писательство – невинная игра. Она впервые осознает, что реальная смерть и книжная смерть – не одно и то же. Она впервые в жизни сомневается в своем праве и паникует, однако прочитавший ее рукопись Гарольд добровольно соглашается умереть: «Мне очень понравилась Ваша книга. Вы должны закончить ее так, как задумали…»

Наученный ее словами, продолжительное время звучавшими в его ухе, Гарольд научился искусству смыслопорождения и согласился с неумолимой логикой ее повествования.

Таким образом авторы фильма говорят с нами еще и о проблеме «финального смысла», о том, что лишь смерть, лишь последний эпизод окончательно оформляет и личность, и судьбу. Писательница устраивает Гарольду гибель при весьма благородных, весьма выигрышных для него обстоятельствах. Однако задуманная ею трагедия не состоялась: Гарольд спасает ребенка, ломает себе руки-ноги, но все-таки остается в живых. Вот почему картина называется «Stranger Than Fiction». Жизнь куда загадочнее и непредсказуемее, нежели самые смелые фантазии художника. Однако же без художника обыватель не способен это обстоятельство прочувствовать.

Литературовед Гилберт иронизирует: «Мистер Криг, Вы же не миссис Марпл, не принц Гамлет, не чудовище Франкенштейн и не упырь. Нет литературного произведения, рассказывающего о Вас. О Вас просто нечего рассказать!» Короче, этот современный клерк, этот бездарный невнимательный обыватель вроде бы не провоцирует интересного сюжета. Но весьма далекая от реальности писательница каким-то непостижимым образом попадает в точку, совпадает с реальностью, пролезает и в уши, и в сознание человека, о существовании которого поначалу даже не подозревает.

Картина, повторюсь, недотянутая. В отличие, допустим, от «Клика», она недостаточно сумасшедшая, недостаточно варварская и энергетичная. Однако все самое существенное на темы «Вымысел и реальность», «Искусство и общество», «Клерк и художник» тут сказано.