Игорь Манцов: Роль личности в истории

Случайно посмотрел по телевизору замечательную передачу о том, как его лучший фильм создавался. Тут же, следом, – оценил шедевр с новой, неожиданной стороны!

И передача, и демонстрация «Покровских ворот» были приурочены к 25-летию создания картины. Должен заметить, что многие и многие «легендарные» советские фильмы вызывают у меня вполне умеренную, то бишь здоровую, реакцию. Большую часть легендарных, гиперпопулярных картин прошлых лет я последовательно игнорирую, не пересматриваю с советских времен. Но только не эту, не эту!

Эту – смотрю при всяком удобном случае. Как правило, подсаживаюсь к телевизору минут на десять-пятнадцать, но в результате зависаю возле голубого экрана до самых финальных титров, ибо сил оторваться от экрана попросту нет.

Информативная передача из цикла «Рождение легенды» предъявила ряд интервью с участниками картины: с автором сценария Леонидом Зориным, с режиссером Михаилом Козаковым, а также с оператором и актерами. Выяснилась масса интереснейших вещей: материала хватило бы на пару серьезных искусствоведческих диссертаций. Но мы остановимся всего на одном аспекте, развернем этот аспект в скромную, но весьма идейную колоночку. Огрубляя, скажем: идея в том, что Козаков – человек-оркестр и что «Покровские ворота» – театр одного актера. Впрочем, дело даже не в этой конкретной картине, а в методологии: я снова призываю смотреть внимательно, слушать старательно и вдумчиво.

В этой поистине великой картине тайно заявляет о себе великая же традиция русского театра

Начнем с того, что в самом начале работы у Козакова было два актерских состава: «звездный» и «незвездный». Допустим, в звездном составе роль затюканного ботаника Хоботова предназначалась Андрею Миронову. В начале 80-х Миронов устал от эксцентрики и как раз начал пробовать что-то иное, лирическое. «Фантазии Фарятьева», «Будьте моим мужем», «Мой друг Иван Лапшин» – в первой половине 80-х Миронов упорно пытался переквалифицироваться.

На роль агрессивной супружницы Хоботова, Маргариты Павловны, в звездном составе одновременно претендовали Наталья Гундарева и Татьяна Доронина. А Савву Игнатьевича вполне могли сыграть популярнейший тогда Евгений Лазарев или даже Никита Михалков…

Насколько я понял, студийное начальство мечтало о звездном варианте, ведь начальству рисковать не резон. Но сам Михаил Козаков на прямой вопрос руководства о его режиссерских предпочтениях недвусмысленно высказался в пользу варианта незвездного. Этот вариант предусматривал участие изрядных профессионалов, мастеров. Попросту эти мастера не были, что называется, засвечены, не имели той широкой популярности, какая была у их звездных конкурентов. Значит, перед «незвездами» не стояла проблема штампов, проблема клише. Известно ведь, что штампами и клише звезды вынуждены расплачиваться со зрителем за факт собственной популярности.

На эту тему высказывался, допустим, известный театральный режиссер и педагог Федор Комиссаржевский, книга которого мало того что случайно оказалась сию минуту у меня в руках, так еще и раскрылась на нужном месте: «В «коммерческих» драматических театрах мне часто приходилось иметь дело с так называемыми «ведущими» актерами, которые даже если вели себя очаровательно и не диктовали мне своих желаний откровенным образом, обычно допускали непозволительные вольности в работе над спектаклями, приспосабливая их к своим «типажам» в целях удовлетворения собственного эгоизма и тщеславия».

Сам знаменитый актер и сам баловень судьбы, Михаил Козаков знал проблему изнутри собственного социального тела, а поэтому однозначно высказался в пользу «незвезд». Начальство прислушалось, работа началась.

Теперь мне хочется акцентировать один микроэпизод отчетной передачи – тот, где обсуждалась роль Хоботова в исполнении замечательного, но малоизвестного в ту пору ленинградского актера Анатолия Равиковича. Нам, нынешним телезрителям, намекнули, что, будучи в 1981 году достаточно опытным и амбициозным актером со своей художественной позицией, Равикович, мягко говоря, сопротивлялся диктату режиссера Козакова. Что будто бы Козаков предлагал своей труппе слишком готовые образы, и эта априорная с д е л а н н о с т ь нравилась не всем.

Михаил Козаков(teatp.ru)

Тут же показывают отрывочек из картины: так и есть! Теперь, после намека, совершенно ясно, что Равикович говорит в фильме, что называется, на манер Михаила Козакова. Мгновенно представляешь себе ту же реплику, этот же жест в исполнении самого постановщика! Да, Козаков, что называется, навязывал себя! Да, используя возможности виртуозных актеров, доигрывал в их телах с в о е несыгранное!!

Вот выступает Олег Меньшиков, рассказывает, что Козаков научил его многому, да фактически всему. Меньшиков говорит, что Козаков увлеченно проигрывал на площадке роли всех действующих лиц, потом стремительно выбегал из кадра и командовал оператору Немоляеву: «Мотор!»

«Позвольте, какой такой «мотор!», – смеется Меньшиков теперь, – ведь это же он, Козаков, сыграл мою роль, я же, реальный исполнитель, ни разу ее не репетировал!»

Отсматривая «Покровские ворота» сразу после передачи, я занимался тем, что пытался представить себе самого Козакова в образе того или иного героя картины. Результаты меня ошеломили!

Выяснилось, что практически все герои и героини интонируют на манер режиссера-постановщика. И даже горячо любимый мною Леонид Броневой, актер редкой и своеобразной индивидуальности, во многом идет по пути Козакова, реализуя в своем голосе и отчасти в пластике возможности, заложенные в психофизике Козакова. Но которые, повторюсь, Козакову никак не удавалось реализовать в своей творческой биографии.

Хотя, понятно, очень-очень хотелось.

…Только что, сию минуту, по телефону, я рассказал о своих свежих впечатлениях проницательному приятелю. Тот моментально откликнулся, поддержал. Да, сказал он, в «Покровских воротах» Броневой – отдельный, особенный. Во всех фильмах Марка Захарова, допустим, Броневой так или иначе доигрывает Мюллера, здесь же – нет!

Итак, предварительные выводы. Михаил Козаков – актер до мозга костей, Актер Актерович Актеров. Весь его организм настроен на игру, на коллекционирование возможностей, на непостоянство, на перебор образов. Он умен, ядовит, резок, быстр, многосмыслен, и посему в советском кино ему так и не удалось реализовать себя в полной мере. В основном – одномерные роли красавчиков-негодяйчиков либо, позднее, роли циничных резонеров второго плана.

Леонид Броневой(theatre.ru)

И вот Козаков уходит в чтение стихов, уходит в режиссуру. Однако же он не умеет и не желает работать с вещью, с материальным миром, с большой Историей, с метафизикой или социалкой, ему это не близко, не интересно. Козаков бесконечно любит возможности человеческого организма, то есть артистическую натуру.

«Покровские ворота» – да ведь это же театр одного актера, а точнее, фильм одного актера! При всем безграничном уважении к замечательным людям, два с половиной часа появляющимся в кадре, не могу не отметить: все они отыгрывают именно козаковские в о з м о ж н о с т и!

В этой поистине великой картине тайно заявляет о себе великая же традиция русского театра. Можно рассматривать «Покровские ворота» в качестве метаописания актерского искусства. Каждый из участников проекта как будто бы остался самим собой. А в то же время – перевоплотился в демиурга, в Актера Актеровича, в Козакова. «Соев, голубчик, поверьте, вы слишком замахнулись!» – «Это мне свойственно».

Он тоже появился в передаче о съемках своей лучшей работы, которую сам лучшей не считает. На него 71-летнего поразительно интересно смотреть. Козаков р а з ы г р ы в а е т не просто каждую фразу – но каждую букву, каждую фонетическую единицу. «Полагаю, милочка, он уже читал вам стихи? Обволакивал вас цитатами?» Сразу по окончании картины я нашел у себя три виниловых диска, где Козаков исполняет стихи любимых поэтов: от Блока и Есенина до Ахматовой и Мандельштама. Немножечко послушал, воскресил старинные впечатления. Обволакивает, да. Попросту сносит крышу. Нет слов. Слов – нет. Одна только музыка голоса, бесконечное интонационное разнообразие при поразительной внутренней дисциплине.

Федор Комиссаржевский: «Тот факт, что сегодняшний актер имеет очень слабое представление о том, как добиться гармонии эмоций, речи, пластики и внешней обстановки, – одна из главных причин того, почему на современной сцене так сложно достичь единства, ансамбля, создать «атмосферу» постановки. Если бы актеры обладали более чувствительным зрением и слухом, разбирались в искусстве композиции из человеческих тел, линий и красок, проверяли свою пластику музыкальным ритмом, они бы очень скоро осознали, как разобщены и даже противостоят друг другу их речь и пластика и как зачастую они не могут «вписаться» в звучащие динамические картины, частью которых должны быть».

В данном случае за актеров, за всю съемочную группу необходимую работу выполнил сам Козаков. Обеспечил единство, прошив картину собственными интонациями.

Современный постер фильма «Покровские ворота» (фото: ruslania.com)

Я смотрел «Покровские ворота» раз пятьдесят пять. Или шестьдесят. Я никак не мог понять причин безукоризненной внутренней целостности этой вроде бы банальной, разухабистой истории из жизни московской коммуналки 50-х годов. Как и почему держится эта, с позволения сказать, гениальная «дурь», написанная замечательным Леонидом Зориным, исполненная многими десятками (!) основных и эпизодических артистов? Понял только сегодня: да тут же бенефис Михаила Козакова, тут его нескончаемая жестикуляция с его же неумолкающей артикуляцией!

«Высокие, высокие отношения!» – «Нормальные – для духовных людей!»

Вот многие думают, что сложное кино – это Герман или Тарковский. Ничего не имею против вышеозначенных художников. Замечу только, что сложность их зачастую преувеличивается. Зато про «Покровские ворота» принято думать как про «застольное кино по праздникам». Зря вы так думаете! Это очень сложное кино. Тут слишком много понамешано. Тут слишком плотная проблематика. Водевиль, фарс, гротеск, но с поправкой на индивидуальность великого актера Михаила Козакова, которого до сегодняшнего дня я в должной мере не ценил.

Конечно, я помнил и его голос, и его роль в «Обыкновенной истории», и много чего еще. Козаков был мне любопытен, а сегодня я его по-настоящему полюбил. В мой индивидуальный послевоенный пантеон – Тухманов, Добрынин, Муратова – добавляется новое человеческое чудо. На моей персональной Аллее Славы торжественно открывается новая звезда.

«После каждого фильма плюешься и говоришь: больше никогда! – рассказывал Козаков в предварявшей картину телепередаче. – Но после начинаешь скучать без площадки, без трудных задач…» Желаю Михаилу Козакову новых трудных задач, вот именно!
Несмотря на засилье низкопробного масскульта, роль личности в истории отменить так и не удалось.