Сороконожка шла-шла, перебирая ножками, пока не призадумалась: «Как же я на всех этих своих сорока иду?» - и тут же одни подогнулись, другие подкосились, третьи прилипли к земле. Четвертые свело судорогой прямо в воздухе, левые полупередние намертво сцепились с правыми полузадними.

Сороконожка остановилась и медленно, но бесповоротно завалилась набок.

Таков классический случай.

Сороконожка шла-шла, перебирая ножками, пока не призадумалась… (и далее по тексту) и тут же бесповоротно завалилась набок. Но как ни в чем не бывало продолжила поступательное движение уже в такой позе. Случай литературного критика Натальи Ивановой и ее собрата по руководству журналом «Знамя» Сергея Чупринина, самого полного ныне сомнениями и в литературе, и в критике. И, страшно сказать, в собственном судьбоносном предназначении как ни в чем не бывало, из месяца в месяц выходящего «толстяка».

Наталья Иванова только что напомнила об этом, выпустив авторский сборник эссеистики за 2004 год под кокетливым названием «Невеста Букера». Это своего рода «живой журнал» - только в офлайне, рубрицированный и, разумеется, лишенный обратной связи с читателем.

С обратной связью у Натальи Борисовны вообще напряженка. Знакомясь с ее регулярно появляющимися в периодике и время от времени собираемыми в книгу текстами, испытываешь странное ощущение - будто все это говорится (пишется) не тебе, читателю, но всего лишь в твоем присутствии.

И ты не то чтобы подслушиваешь беззвучный стрекот сороконожки, но поневоле выслушиваешь нечто, явно не предназначенное для твоих ушей. Или, вернее, предназначенное не для твоих ушей, и твои уши ей, строго говоря, - по барабану.

Наталья Иванова

А в остальном – стрекот как стрекот: местами дельный, местами вздорный, в последнее время все чаще раздраженно-панический.

И ты чувствуешь, что ты сам, невольный докучливый слушатель, - основной раздражитель глаголящего истину в последней инстанции критика, тогда как паника или, как принято нынче в политике (а Иванова пишет и о политике, на свой смиренный, как у игумена Пафнутия, лад, подражая Ролану Барту), имитация паники, очевидно, адресованы кому-то третьему.

Реальному собеседнику (слушателю) невесты Букера.

Которого ты, впрочем, не видишь, более того - в существовании которого сомневаешься.

Кто же он – «метафизический собеседник» первого заместителя главного редактора «Знамени»?

Ответ прост, как два пальца об асфальт: Запад! Западные слависты, устроители семинаров и конференций, организаторы лекционных турпоездок, благотворители, грантодатели и гаранты грантов. Публика дикая, невежественная, в собственных отечествах всеми, включая коллег по литературе и филологии, презираемая.

Особенно с тех пор как в профессиональных славистов прекратили рядиться кадровые разведчики. Есть, конечно, и макаронические тусовки – вокруг Набокова и Бродского, на эмигрантских-то дрожжах, и на них же – постмодернистская мутотень. Но и там и тут Наталью Борисовну не больно-то жалуют.

А вот нормальный профессор славистики, услышав любую писательскую фамилию, кроме Акунина, Битова, Евтушенко и Ерофеева, включает диктофон и просит перечислить основные произведения. А заодно обрисовать проблематику и наметить тенденции.

Авторский сборник Натальи Ивановой "Невеста букера"

И непременно назвать пару-тройку молодых (до пятидесяти), но звучных имен. И, будучи иностранцем в России, - а значит, при всем своем скудоумии подозревая, что его не снабжают достоверной, пусть и бесполезной информацией, а всего-навсего разводят на бабки, - он постарается обратиться к авторитету. К критическому светилу.

К общепризнанному властителю дум.

Во всех этих качествах и выступает печатающаяся и у себя в «Знамени», и у Немзера в издательстве «Время», и в «Русском журнале» Наталья Борисовна Иванова.

Для того и печатается. А что над умами она властвует лишь на квадратных метрах собственного кабинета (потому что в соседнем сидит занятый практически тем же Чупринин), да и то – пока из коридора не донесется чугунная поступь командора (которым окажется тот же Немзер), герру доктору и мсье профессору знать необязательно.

«А теперь вопрос: кто мешает продвигать русскую литературу как неиссякающий российский ресурс для международных связей страны, в России и постоянно? Кто мешает государству (а это именно государственное дело) обеспечивать бесперебойность этого продвижения?

Писатели?

Так я увидела своими глазами: то, к чему здесь, в России, особенно в Москве, относятся с неоправданным подчас высокомерием, во Франции, в Париже, — весьма востребованный интеллектуальный товар.

Но, конечно, необходимо, чтобы на него — для него, то есть для нее, для литературы — работали умные и предприимчивые п р о д в и г а т е л и» (Н.Иванова в «Знамени» №6, 2005).

(«Работать на товар» – это сильно сказано, но чего сгоряча не ляпнешь. – В.Т.)

Отсюда и невероятный, хотя и непроизвольный комизм всего, что пишет «умная и предприимчивая п р о д в и г а т е л ь н и ц а». Притом что пишет она бойко и порой, как отмечено выше, дельно. В американском фильме два гениальных математика жарко спорят о теореме Пифагора. Почему о ней, а не о теореме Ферма? Потому что и самый тупой зритель должен понимать, о чем речь.

Вот и невеста Букера, с очевидным расчетом на цветы и подарки до и на алименты после, без малого третье десятилетие ломится в открытую дверь или, на другой взгляд, в глухую стену, как будто она не сороконожка, а китоврас.

Сергей Чупринин

Откликаясь на каждое мало-мальски заметное литературное событие, выставляя то «уд», то «неуд», раздавая кулуарные премии своим и виртуальные зуботычины чужим, неизменно стараясь держать нос по ветру, компенсируя каждую ошибку или запоздалую реакцию вкуса удвоенным рвением - и проделывая все это в экспортном (то есть в адаптированном для западного дебила) исполнении.

Одно время так пробовали писать прозаики - тот же, допустим, Битов. Скудный словарь, примитивный синтаксис – чтобы проще было переводить на конвертируемые иностранные языки. И вроде бы в какой-то момент сработало, а потом мода не неслыханную простоту письма рассосалась. Наталья Иванова хранит верность неслыханной простоте критического суждения.

Но за последние два года в счастливом доме «Знамени» все смешалось. Одну за другой публикуют Иванова с Чуприниным директивы, попеременно и последовательно отменяющие современную прозу, поэзию, критику-публицистику, не говоря уж об особенно зловредных изводах, какими здесь слывут патриотизм и все тот же постмодернизм.

Сжигают все, чему поклонялись, и не находят новых предметов для поклонения. Да ведь и впрямь совершенно непонятно что п р о д в и г а т ь (кроме как самого себя), что славить, что, наконец, в своем журнале печатать? Невеста Букера и вовсе провозгласила надысь литературный дефолт. И продвигает на Запад уже его. Потом провозгласит абзац, потом – полный абзац, абзац всему и так далее.

Но «Знамя» будет выходить, заполняя журнальную площадь милыми уму и сердцу собственного руководства именами и текстами. Само руководство продолжит в нем – и в иных местах – печататься. Задумавшаяся сороконожка завалилась набок, но как ни в чем не бывало по-китоврасьему продолжает поступательное движение (продвижение), работая на товар.