Сегодня слово «инновации» почти исчезло из актуального политического дискурса. Ему на смену пришли «цифровизация», «производительность труда», «несырьевой экспорт», etc. Отчасти это связано со сменой политической повестки (фактор 2014), отчасти с неудачей инновационного блицкрига, заявленного на рубеже нулевых и десятых, когда созданные один за другим институты инновационного развития, получив немалые государственные средства (по разным оценкам, около 200–300 млрд рублей), не смогли предъявить чудесных результатов в краткосрочной перспективе.
Как показывает отечественная статистика, в последнее десятилетие число инновационно активных организаций даже несколько уменьшилось и никогда не превышало 10%. Но в неменьшей степени это связано и с тем, что у элит, и у широкой публики сложилось несколько однобокое представление о том, что такое инновации и кто ими должен заниматься.
Кого только не делали у нас ответственными за инновации: университетские стартапы, академические институты, венчурные фонды, госкорпорации, даже собственно элементы инновационной инфраструктуры вроде технопарков, инноградов и инкубаторов, в которых, по мысли наших инновационных архитекторов, должна была самозародиться инновационная жизнь. При этом странным образом не учитывалось одно простое обстоятельство, хорошо изученное еще в середине прошлого столетия Йозефом Шумпетером и коллегами из австрийской экономической школы: инновации – не отдельная сущность, самоцель и священный Грааль национального экономического чуда.
Инновации – это «всего лишь» одна из функций предпринимательской фирмы, ведущей бескомпромиссную борьбу на рынке, один из видов ее конкурентного оружия, действенного в определенной боевой ситуации. При этом технологическая конкуренция – один из самых затратных и рискованных способов рыночной борьбы, ведь помимо экономических рисков он предполагает, что вы готовы взять на себя риски научно-технические. И даже под угрозой смерти бизнеса не всякий CEO будет сразу делать ставку на технологические инновации, обычно таким бесстрашным поведением отличаются фирмы, возглавляемые не менеджерами, а предпринимателями.
Следовательно, ваша экономика может быть инновационной, если в ее рамках действует достаточное число предпринимательских фирм, избравших инновационную стратегию в конкурентной борьбе. То, что госкорпорация ни при каких условиях не может стать предпринимательской фирмой, можно не объяснять. Теоретически в нее может превратиться стартап. Действительно, все предпринимательские фирмы были когда-то стартапами, но процент выживших и перешедших от режима грантоедения и венчурной подпитки к режиму устойчивого самостоятельного существования на рынке весьма невелик даже в главной инновационной стране мира – США, что уж говорить о других.
Но, пристально вглядываясь в две крайние точки инновационного спектра – стартапы и корпорации (в нашем случае зачастую еще и государственные), инновационные политики часто упускают из виду самое главное: предпринимательскую середину, малые, средние и даже достаточно крупные компании, демонстрирующие предпринимательский, инновационный modus vivendi.
Если большинство стартапов и малых фирм, работающих в условиях, когда технологическая конкуренция не нужна, просто не становятся предпринимательскими компаниями, то корпорации перестают ими быть, достигнув определенных размеров, создав корпоративную систему управления и заполучив внушительную рыночную власть.
К слову сказать, интерес к зрелым предпринимательским компаниям средних размеров, избирающим тернистый путь технологической конкуренции, в мире стал возникать только в последние пару десятилетий. В девяностые, да и в нулевые исследователи и эксперты инновационной сферы, завороженные прежде всего успехами Силиконовой долины, видели яркие звездочки отдельных стартапов, сказочно превращающихся в корпоративные сверхновые, они сливались в их ослепленной оптике, не давая заметить сложную, многообразную, срединную жизнь инновационного бизнеса.
- Стартовали региональные этапы конкурса «Цифровой прорыв»
- Как делать бизнес и спасать мир одновременно
- Как иностранные инвесторы вредят и помогают России
Были, конечно, ученые, посвятившие себя исследованию «инновационной середины» и особенностей ее обитателей (можно вспомнить американца Дэвида Берча, обратившего внимание на быстрорастущие инновационные компании, которые он назвал «газелями», или немца Германа Симона, автора концепции «скрытых чемпионов») еще в восьмидесятые, но их результаты стали привлекать внимание политиков много позже.
Разработка специальных «политик» в отношении инновационных фирм средних размеров в разных странах мира началась незадолго до того, как мы приступили к строительству своей инновационной системы, учесть их мы просто не успели, да и средних инновационных фирм у нас было так мало, что с высоты политического Олимпа их было трудно разглядеть. Начавшие со стартапа в начале девяностых, предпринимательские технологические компании в отсутствие мощной инновационной системы (развитого венчурного рынка, как в США, зрелой банковской системы, как в Европе, емкого спроса со стороны технологического крупного бизнеса, как во всех развитых экономиках) рассчитывали только на себя и смогли вырасти до средних размеров только в последние годы.
Кстати, по мировым меркам они росли достаточно быстро, по-газельному, на 10–15% в год, причем рост этот происходил как раз за счет инноваций. И сегодня слой этого подросшего бизнеса насчитывает уже сотни компаний с оборотами в миллиарды рублей, т. е. представляет собой макроэкономически значимую и политически различимую величину. Именно здесь живет настоящий инновационный процесс, обусловленный конкурентной борьбой, а не бюрократическими заклинаниями.
И чем бы ни собралось заниматься наше государство и общество в ближайшее время – цифровизацией, ростом производительности труда, увеличением несырьевого экспорта – все эти намерения превратятся в реальный результат, только если будут опираться на средние предпринимательские компании, сделавшие немодные сегодня инновации краеугольным камнем своей стратегии.
