Моим религиозно ангажированным соотечественникам предложено побороться за нравственные ценности. Предложено и от лица государства, и от лица значимых религиозных объединений. Видимо, участие в этой борьбе ожидается и от меня: какой-никакой, а я все же христианин. В связи с таким заходом я намерен наконец-то проговорить вслух некоторые вещи, о которых стал думать какое-то время назад.
Чтобы понять тех сторонников «традиционных ценностей», которые инфернализируют гомосексуальность, мне не нужно обращаться к апостолу Павлу
Нужна ли религия для того, чтобы всем ходить по струнке? Видимо, нет, поскольку аргументы интеллектуалов-гуманистов, выступающих за автономную мораль, могут достигать градуса, когда они становятся теоретически неопровержимы.
Но нужна ли религия самим верующим для того, чтобы держать прямую линию поведения? Как узнать ответ на этот вопрос? Опрашивать всех верующих? Нереально. Искать априорные логические основания? Но жизнь – это не только мысленный эксперимент.
Пытаться вскрыть фактические обстоятельства, формирующие ту или иную установку? Но дело интерпретации фактов принципиально остается под вопросом. Я готов допустить, что не всем верующим религия необходима для того, чтобы блюсти нравственный канон.
Я отдаю отчет в том, что нравственности «на века» не бывает; не бывает и так называемых абсолютных ценностей. (Не скрою, ценности я трактую ницшеански – как точки зрения исторических существ, определенные условиями таковых существ сохранения и возрастания).
Разве в том смысл религии, чтобы не есть свинину или не спать с однополым соплеменником? Сомневаюсь, что в этом. Может быть, не есть свинину и не спать с однополым соплеменником является предварительным, но необходимым условием, без которого человечеству не продвинуться к «подлинно духовным» рубежам? Как проверить, были ли среди спасшихся (не говорю – святых) люди «аморальные»?
Ладно, отбросим свинину (правда, что на это скажут иудеи и мусульмане?). Проверить, не оказалось ли среди небожителей гомосексуалов, затруднительно. Положиться на апостольское «Царства Божия не наследуют»? Но апостольские слова – не валюта, которой можно оплатить любой произвольный выбор. Свой произвол мы должны оплачивать сами, без ссылок на «так сказано в слове Божием».
Почему? Потому что слово Божие молчит, пока так или иначе, но мы сами не даем ему слово. И то, что будет им сказано, зависит от наших интерпретативных возможностей и компетенций. Я готов допустить, что апостол Павел понимал, что он имел в виду, когда произносил: οὔτε ἀρσενοκοῖται βασιλείαν θεοῦ κληρονομήσουσιν, мужеложники Царства Божия не наследуют (1 Кор. 6. 9–10), – но откуда мне знать, что понимают (и понимают ли вообще) те, кто сегодня цитирует апостола, настаивая на мнении о неустранимой «аморальности» (или – сильнее – духовной пагубности) гомосексуального поведения?
Чтобы понять тех сторонников «традиционных ценностей», которые инфернализируют гомосексуальность, мне не нужно обращаться к апостолу Павлу. Мне нужно обратиться к ним самим и дождаться, когда они начнут говорить так, словно у них нет новозаветных текстов, из которых можно рутинно надергать подходящих цитат.
Есть ли среди верующих те, у кого на месте ума ум, а не механизм цитирования чужих слов? Еще раз: я допускаю, что апостол Павел, произнося слова о «мужеложниках», сознавал, что и зачем он говорит, но я не хочу походя ставить знак равенства между фактом сознания, в котором случилось оказаться апостолу Павлу, произнесшему οὔτε ἀρσενοκοῖται βασιλείαν θεοῦ κληρονομήσουσιν, и гипотетическим фактом, что цитирующие апостола сегодня автоматически сознают – даже не то же самое, что сознавал апостол, а просто сознают, то есть находятся в состоянии, когда сознание возможно.
Более того, я могу допустить, что буквализм, с каким сегодня цитируются слова о «мужеложниках», вообще обходится без сопряжения с каким бы то ни было действительным сознанием.
Раз уж тут упомянуто о сознании, есть смысл отметить, что я не апеллирую к тому, что многие склонны иметь в виду, когда слышат или читают о сознании. Говоря о сознании, я говорю, во-первых, не о рациональности (в противоположность чувственности), во-вторых, не о рефлексивности (в противоположность готовности действовать без оглядки) и, в-третьих, не о широкой области психологических феноменов и актов как таковых (таких как чувственное восприятие или мысленное полагание, суждение и т. д.).
Ближе всего мне та интуиция сознания, из которой написан эзотерический текст книги Мамардашвили и Пятигорского «Символ и сознание». Согласно ей, сознание не есть содержимое головы или мозга – оно вообще не психично. Сознание не есть принадлежность «я», а «я» не является собственником сознания. Вернее будет сказать, что не сознание происходит из «я», а «я», если повезет, может «войти» в сознание.
Условно говоря, сознание – это своего рода внеличностное «умное место» древних греков, о котором можно не подозревать, прожив всю жизнь, не будучи при этом кретином, умея говорить, читать, писать и считать, решать теоретические и практические задачи, делая все то, что делают люди, пользующиеся репутацией «рассудительных».
В «умном месте» нельзя жить, но в нем можно пересечься с... нет, даже не с платоническими «идеями», а с чем-то таким, встреча с чем в конечном счете позволит видеть вещи в свете «идей»: вот так взять и понять, что в большинстве ожесточенных споров о самом-самом (будь то вопросы религии или нравственности) нет предмета, в отношении которого возможен сознательный (в оговоренном узком смысле) опыт.
Иначе говоря, вникание с серьезной миной в то, во что предлагается вникнуть в ходе подобной полемики, не только не соотносит меня со сферой сознательной жизни, но и не способно на это в принципе.
Попытка усомниться в необходимости осуждения гомосексуальных отношений для подтверждения своего номинального статуса христианина (говорю о себе) оборачивается скандалом.
Гомосексуализм представляется церковной или околоцерковной публике даже не душепагубной страстью (как, например, пьянство), а чем-то, о чем и говорить нельзя иначе как с непременной гримасой брезгливости. Задам себе вопрос: верую ли я во Христа для того, чтобы никогда не встретиться с гомосексуалистами ни в этой жизни, ни в той?
Я просто верую во Христа, гомосексуалисты мне не мешают
Нет, меня это не тревожит. Я просто верую во Христа, гомосексуалисты мне не мешают. Будь я сам гомосексуалистом, может быть, тогда бы я точно прочувствовал всю полноту своей отчужденности от Бога? Люди добрые с этим бы уж наверняка помогли. Но неужели отсутствие влечения к женщине автоматически отрезало бы меня от множества тех счастливцев, которым дано любить, жертвовать собой ради любимых?
Впрочем, с любовью нынче туговато и в среде гетеросексуалов. Может ли опыт одного и того же индивида вместить и высокую любовь к Богу, и эротическую любовь к другому человеку одного с ним пола? Возможно ли такое?
Я не настаиваю на положительном разрешении этого вопроса. Но я настаиваю на том, что здесь есть о чем думать. И для начала неплохо было бы перестать бояться некоторых слов. Признаюсь, мне знакома эта боязнь. Лет шесть назад из подаренной мне книги я собственноручно вырезал всю вторую главу. Это был «Философский тренинг» Стивена Лоу, а глава называлась «Чем плох гомосексуализм?». Почитайте, коли будет охота.
Показательно, как легко язык делается для нас преградой, вместо того чтобы быть проводником.
Мы отказываемся говорить о том, по поводу чего с языка срывается сакраментальное: «Страшно подумать!..» Гомосексуализм имеет место и в живой природе? Страшно подумать!.. Между тем думать надо. Хотя бы для того, чтобы отвечать за свою коммуникативную позицию. Ведь если я ожесточенно отрицаю человечность гомосексуальных отношений (через фигуру «противоестественности», например), даже мысленно не допускаю, что «такое» может иметь место в моем случае, то однажды из этой стадии меня может перебросить в ту, где я буду столь же ожесточенно упирать на то, что гомосексуалисты – это особые, чудесные и талантливые люди, элитарно возвышающиеся над остальными массами так называемой ванили (привет «кембриджским апостолам»).
Мнение, сведенное к одной точке, мешает мне видеть. Не поддаваться соблазну идеологических крайностей помогает мне диалектика. Вместо «правильности» я выбираю сознание. Кто-нибудь непременно скажет: у нас есть семейные ценности, а гомосексуализм подрывает традиционную семью. Семья – это, конечно, хорошо.
Но давайте дадим себе отчет: разве в центре христианской религии культ семьи? Я так не думаю. Кроме того, семью подрывает и широкое распространение техники в быту и хозяйстве, и то, что за последнее столетие экономика повседневности заметным образом изменилась. Действительно, традиционный аграрный уклад нуждался в крепкой многодетной семье: в поле без работников делать нечего.
Но то, что было естественным на протяжении тысячелетий, перестает быть естественным у нас на глазах. Есть отличный советский фильм «Трижды о любви» (1981). Один из его героев, вдовец с тремя детьми, так отвечает на шутливую рекомендацию жениться второй раз: «Это в старые времена, когда крестьянствовали, вот тогда мужику действительно без бабы и неделю не прожить, а сейчас? Какое у нас хозяйство? Корова давно побоку, огороды тракторами пашем...» Нет ничего худого в том, чтобы посмотреть на семью в том числе и марксистским взглядом.
Влечение женщины к женщине или мужчины к мужчине не нуждается в апологии. Во всяком случае, не больше, чем влечение женщины к мужчине, а мужчины к женщине.
Влечение просто есть – если вообще есть. От доводов «за» оно не станет сильнее и глубже, от доводов «против» – не исчезнет. Гомосексуальность не более безнравственна «по умолчанию», чем безнравственна гетеросексуальность в этом лучшем из миров.
Вопросы человеческих отношений, человеческой коммуникации – это весьма «мобильные» вопросы: нельзя не учитывать тех изменений, которые в стандарты общения привносит хотя бы расширяющееся антропологическое знание, и уж точно нельзя надеяться «расставить все по местам», орудуя дрекольем и визгом реагируя на любую попытку смотреть на факты в свете сознания.
Бывает, что мы отчаянно воюем именно за то, что не стоит выеденного яйца. Может быть, не надо воевать за нравственность, присваивая себе привилегию морального суда в отношении тех вещей, которые нам непонятны? Может, мы перестанем делать вид, будто позавчерашний день, который мы же себе и нафантазировали, и есть наше вожделенное будущее?
Несомненно, поразмыслив, кто-нибудь да откажется считать отвращение к гомосексуальным отношениям верным признаком своей религиозной аутентичности. А это уже что-то.
Конечно, я не хочу сказать, что уравновешенное отношение к гомосексуализму, напротив, конвертируется в религиозный прорыв. Мне не близок путь выписывания рецептов. Я хочу одного: давайте беречь свой личный выбор – беречь от опосредования его призрачными религиозными идеологемами, которыми так удобно экранировать себя от взоров Бога.
Давайте перестанем страшиться «безнравственных» людей и попробуем понять, что и религиозность не гарантирует от подонства, что, во всяком случае, можно быть очень религиозными и очень паскудными сукиными сынами и сукиными дочерями. Давайте не вестись на знаки добра, щедро рассыпанные по земле сатаной. Давайте, прежде чем со словами Писания на устах кидаться в очередную праведную битву, приводить себе на память и этот выразительный диалог из «Имени розы» Умберто Эко:
– ...Не будем забывать, что существуют знаки, притворяющиеся значащими, а на самом деле лишенные смысла, как тру-ту-ту или тра-та-та...
– Чудовищно! – вскричал я, – убивать человека, чтобы сказать «тра-та-та!»
– Чудовищно, – откликнулся Вильгельм, – убивать человека, чтобы сказать «Верую во единаго Бога...»
Источник: Блог Максима Дондуковского
