Максим Соколов: Родной язык сулит неожиданности

Хотя высказывание В. И. Ресина могло быть с учетом современного словоупотребления воспринято соблазнительным и даже вовсе неприличным образом, усматривавшим тут какое-то коварство или развращенность, и. о. мэра следует по образцу английского короля Эдуарда III ответить: «Пусть будет стыдно тому, кто плохо об этом подумает». Орден Очка, знак которого изображает два туза, учреждать по примеру короля пока необязательно, но и предаваться домыслам насчет коварного и дерзкого В. И. Ресина необязательно тоже.

С возрастанием мира и безопасности новые языковые поколения стали все более смелыми и романтически-блатными

Во-первых, В. И. Ресин в своих публичных выступлениях всегда отличался невозмутимой охлажденностью, и с чего бы ему вдруг переходить на двусмысленные шутки касательно важных лиц, во-вторых, нынешний момент мало располагает к фривольности даже тех столичных нотаблей, которые, возможно, от природы были к ней склонны. «Потому что если пылок // Твой начальник и сердит, // Проводить тебя в затылок // Он курьерам повелит» – а судя по сообщениям СКП о пострадавших столичных чиновниках, начальство ныне сердито и весьма.

В действительности все было просто и невинно. Есть такое понятие, как контаминация, когда в языке два разных выражения соединяются в единую амальгаму – порой противоречивую. В случае с В. И. Ресиным контаминировались стрелковый и карточный образы – «попасть в десятку» и «набрать очко» с итоговым «попасть в очко». В устной речи вообще часто заговариваются. В 20-е годы один депутат палаты общин в ходе прений сообщил, что «британский лев никогда не спрячет голову в песок и никогда не скроется в свою раковину». Образ льва вышел странный и даже химерический, но никакого неприличия с символом британской державы оратор сознательно производить не собирался – как-то само вышло. То же и с В. И. Ресиным.

Ошибка Ресина заключается в том, что он отстал от течения живого языка (фото: РИА "Новости")

Но еще более важный источник неприличия – языковые перемены, в ходе которых слова с доселе вполне пристойным смыслом приобретают также второе иносказательное значение, уже менее пристойное. Причем бывает так, что первоначальное пристойное значение вообще утрачивается. Так регулярно происходило с переводами советской общественной и художественной литературы на иностранные языки. Ленинский термин «хвостизм», который применялся им для обозначения оппортунистического поведения, был переведен как «Schwanzismus» без учета того, что в немецком слово «Schwanz» стало обозначать не только «хвост», но и мужское естество. В результате такого искажения ленинской мысли в инстанциях даже выносилось постановление о политической ошибке. Сходным образом при переводе повести о целомудренных советских Дафнисе и Хлое, которые были столь стыдливы, что стеснялись поцеловаться и проделали это сквозь листок бумаги, был использован сильно огрубевший во французском глагол «baiser», отчего Дафнис и Хлоя предстали перед французским читателем не столько целомудренными,  сколько весьма изысканными. Что при переводе получилось бы со сценой, когда пьяный помещик Ноздрев собирался дать Чичикову безешек, даже и сказать трудно.

Но казусы случаются не только при работе с эволюционировавшим чужим языком. Родной тоже сулит неожиданности. Старым людям доводилось употреблять глагол «трахнуться» применительно к споткнувшейся и ушибившейся девушке, автор же «Хоттабыча» Л. Лагин последний свой роман, повествующий о фантастическом перемещении юноши-энтузиаста из хрущевской Москвы в Москву Александра III, назвал «Голубой человек», использовав старый театральный термин для обозначения идеального героя без страха и упрека. В итоге вышла двусмысленность – почти как у В. И. Ресина.

Ресинская ошибка именно такова – отстал от течения живого языка, но случай с попаданием в очко интересен тем, как меняются словари при смене поколений. Для старосоветского хозяйственника карточный термин был в высшей степени органичен. В ушедшую эпоху карточные игры были и вообще куда более распространены в досуге, и в особенности у крепких хозяйственников, они же цеховики. Если не дворяне начала XIX века, то что-то отчасти на этой линии. Отсюда и распространенность карточной фразеологии и терминологии. С очевидным усыханием этой традиции и соответствующая лексика перешла в языковой пассив.

Зато язык нынешней эпохи чрезвычайно обогатился не просто вульгаризмами, но вульгаризмами, пришедшими с зоны и из уголовного мира, каковыми терминами особенно бравируют мужчины и еще больше дамы, сроду в такого рода местах не бывавшие и даже не имевшие серьезных шансов побывать. Ресинское поколение – притом что и у самих его представителей бывали неплохие шансы, а у родителей и старших братьев шансы были и вовсе превосходные – как раз чуждалось в своей речи уголовного жаргона. Возможно, из понятного суеверия. Тогда это была не бравада, а вполне даже близкая реальность.

С возрастанием мира и безопасности новые языковые поколения стали все более смелыми и романтически-блатными, откуда и выдающееся развитие лексики, относящейся к телесному низу, в том числе и злополучное очко. Целомудренный В. И. Ресин, будучи мужчиной серьезным и не имея надобности надувать щеки, пользовался вполне чистым литературным языком, а феней даже и не интересовался по причине отсутствия надобности. Но пришли иные племена, и такая игноранция его подвела.