Дмитрий Бавильский: «Духless». Полые люди

Отчеты маркетологов на пресс-конференции, состоявшейся в пресс-центре РИА «Новости», напоминали победные реляции успешной армии. Креативный директор книжных магазинов «Букбери» Валерий Абель говорил о том, что книга Минаева возвращает интерес к литературе у молодежи. Вероника Быкова, менеджер по закупкам самого центрового магазина «Москва», рассказывала о том, что экземпляры книги сметаются с самых заметных мест в торговом зале.

Представитель издателя, компании АСТ Александр Грищенков назвал «Духless» самым успешным дебютом в истории издательства и предположил, что когда книга пойдет в регионы, то можно ждать полумиллионного результата. Ну просто голова идет кругом.

Полумиллионный результат у книги, кстати, уже есть. Если посчитать успехи «Духless» по-киношному, то есть суммировать общие сборы от продаж, то получится полмиллиона долларов (100 тысяч книг по 5 долларов за каждую). Читатель голосует рублем, точно также как и кинозритель. И голосует за Минаева.

Что же зацепило так называемого массового читателя? Очень давно в современной словесности не было узнаваемого и понятного героя. И «Духless», несмотря на противоречивость позиции автора, такого героя дал.

Девки, наркотики, модные шмотки. Все это Минаев описывает подробно и со вкусом

Герой Минаева – «накрахмаленный воротничок», день-деньской мающийся в тисках корпоративной культуры, а вечером и ночью отрывающийся в клубах и на тусовках. Девки, наркотики, модные шмотки. Все это Минаев описывает подробно и со вкусом. Хотя и не без брезгливой ухмылки. Мол, плавали, знаем. Накушались…

Бренды, марки машин, культовые места… Все это мощная машина, которая везет саму себя. Легкий (или все-таки тяжелый?) наркотик, на который подсаживаешься и который становится смыслообразующим фактором современной городской жизни. Вот и герой Минаева (тут важно понять, насколько автор тождествен своему персонажу) незаметно для себя погрузился в пучину тотальной бездуховности.

Пять минут – полет нормальный, нам сделали красиво и богато. Отчего только скулы сводит? Отчего только просыпаться не хочется, а, проснувшись, хочется закинуться, дабы не помнить, не видеть, не знать?.. Чем больше ты вглядываешься в бездну пустоты, тем более пустота разъедает тебя. Сытая пустота, провоцирующая кризис среднего возраста.

Сила и слабость «Духlessa» в том, что она написана изнутри. Книга переполнена инсайдерской информацией о жизни золотой молодежи, упакованных метросексуалов и метросексуалок, она буквально сочится информацией, из-за которой люди мусолят странички романов Робски и Спектора. Но, с другой стороны, персонаж Минаева – человек живой (то есть динамично развивающийся, обладающий гибкими, восприимчивыми мозгами), отчего он может подняться над суетой и трезво взглянуть в глаза правде – люди уже давно превратились в стада мясных машин, порабощенных вещизмом. Ему становится странно и страшно, но что делать? Ведь он – плоть от плоти этого накокаиненного мирка…

Полтора десятка лет назад, описывая состояние современного общества, многомудрый змий Збигнев Бжезинский ввел понятие «курнокопия» – то есть безостановочное и безотчетное, болезненное потребительство, сводящее с ума. Курнокопия, дай только шанс, вполне могла бы стать нашей новой государственной идеей, настолько вирус этот оказался заразным. Хорошо еще что бодливой корове бог не дал рогов – слишком много в нынешней России «крови и почвы», натурального хозяйства и нерешенных проблем.

Впрочем, внутри Садового кольца уже давно выведен особый тип людей, которых с дотошным и болезненным вниманием описывает Сергей Минаев. Это, если вспомнить, название поэмы Томаса Элиота «Полые Люди»: «Призрак без формы, мертвый жест, / Бессилье, тень без тени краски…» Сочетание слов «stuffed man» переводчик переводит как «чучелолюди», то есть «забитые под завязку», замороченные ненужной информацией. И, несмотря на это, совершенно «полые».

С ненужными вещами и информационными потоками выходит странная штука – они поселяются и обращают на себя внимание только тех, кто позволяет им завладеть своим собственным вниманием. Симулякр – это сущность, без которой можно легко обойтись. Однако же не обходимся, кушаем каждый день, плюемся и снова кушаем. Слишком слаб, слаб стал человек.

Книга Минаева возвращает интерес к литературе у молодежи

Об этом точно у Минаева: «Катастрофа. До какой же степени должно деградировать общество… Если раньше люди решали глобальную задачу – состояться в этой жизни, то сегодня их прапраправнуки решают задачу, как попасть в этот клуб и состояться сегодняшним вечером…»

А сегодня в нашем клубе будут танцы. Танцы с волками. Точнее, с оборотнями. Потому что гламур весь построен на обманках. Полый внутри, он делает все, чтобы оставить впечатление кипучей и деятельной жизни. Однако же в основе его – статика, пара заученных формул, отступление от которых хотя бы на шаг чревато разрушением стилистически стерильной картинки. Гламур есть частный случай фетишизма, когда за основу влечения (вовлечения) берутся не внутренние, а внешние признаки.

Конечно, «фетишизм» – понятие, пришедшее к нам из сексологии. Однако ныне оно все чаще и чаще описывает процессы, происходящие в социальной жизни. Потому что механизм восприятия оказывается одним и тем же. Допустим, кто-то мечтает о длинноногой блондинке или кроткой, гладкокожей кореянке. Ну и получает то, что ему хочется. Да только жизнь со своим предметом отчего-то не складывается.

Потому что, помимо моментов, когда ты гордо демонстрируешь блондинку модельного вида или всю из себя загадочную кореянку с по-мальчишечьи остриженным затылком, существуют еще будни и праздники, скорби и радости повседневного существования. Когда важна не форма, но содержание. Не упаковка, но сама женщина вне внешних признаков. Фетиш всегда ускользает, его невозможно поймать, зафиксировать, уложить с собой в койку. Потому что фетишист способен обладать лишь внешней оболочкой, полой внутри.

Фетиш никогда и никого не способен сделать счастливым. Для персонажей Минаева такими фетишами являются «Гуччи» и «Булгари», навороченные иномарки и квадратные часы за десятки тысяч долларов. Но самое главное – образ жизни внутри самозарождающейся системы, заставляющей поступать людей не так, как нужно, а так, как того требует кодекс поведения круглосуточного «мерлезонского балета».

«Духless» расправляется с гламуром средствами самого гламура. «Повесть о ненастоящем человеке» делится на главы-исследования тех или иных сфер модной жизни, с которыми повседневно сталкивается «продвинутый пользователь» в недрах Садового кольца. Офис и Клуб, Ресторан и Совещание, Промоутер и Питер (ездить в Северную столицу – это тоже сегодня очень и очень модно). Точно так же от точки к точке движется и сюжет, проложенный публицистическими отступлениями о поколении нынешних 30-летних, корпоративном фашизме, маркетинговых ходах, скуке жизни и прочих мерзостях сытого капиталистического существования.

Выходит едва ли не энциклопедия современной гламурной жизни. «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». Между прочим, «Евгений Онегин», особенно в первой его части, есть не что иное, как описание гламурной жизни середины XIX века! Подробное описание всего того, что делает «лишних людей» действительно лишними. Или же «полыми».

Робски и сотоварищи пора сбрасывать с парохода современности

Опустошенность рядится в одежды «кризиса среднего возраста», в перманентное похмелье и вечную неудовлетворенность самим собой. Из курса школьной литературы мы знаем, что праздное прозябание, выхолащивающее души и преждевременно состаривающее тела, в конечном счете приводит Онегина и его товарищей в стан революционно настроенных декабристов. Случайно ли, но десятая глава «Евгения Онегина», рассказывающая о том, что скучающие модники становятся на путь социальной активности, оказывается уничтоженной. Может быть, Пушкин сжег ее вовсе не из-за цензурных соображений, а потому, что понял фальшивость, художественную неубедительность этого хода и разочаровался в перевоспитании персонажей, ну и поступил, подобно Гоголю, который тоже ведь сжег второй том оптимистически настроенных «Мертвых душ»?

Гламур стал настолько агрессивен и тотален, невозможен и всеобъемлющ, что движение против него поднимается уже внутри самого гламурного сообщества. Книга Сергея Минаева – первый звоночек того, что Робски и сотоварищи пора сбрасывать с парохода современности. Вот Татьяна Толстая, обошедшая все мыслимые и немыслимые газетно-журнальные страницы, ставшая медиафигурой (что есть высшая стадия в мире гламуромании), громит в телевизоре глянец ее породивший.

Или, скажем, книга Льва Данилкина «Парфянская стрела», изданная недавно питерской «Амфорой», призывает к «простой» и естественной жизни. Главной приметой русской литературы 2005 года литературный обозреватель глянцевой (уж куда глянцевей!) «Афиши» называет столкновение человека с «Хтонью» (словечко, запущенное Владимиром Сорокиным). Когда я в «Афише» встречал дифирамбы Данилкиным романам «конспиролога» Проханова и «деревенщика» Личутина, то думал, что это такое надрывное оригинальничанье, странный психологический выверт, зародившийся в недрах штаб-квартиры корпоративного глянца. Но оказалось, что это концепция, отнюдь не бессмысленная, хотя и вполне беспощадная.

Хтонь («являющаяся дериватом от прилагательного «хтонический», то есть относящийся к земле и подземному миру») – та самая романтическая «кровь и почва», оказывается, по Данилкину, в оппозиции всепобеждающей силе отечественного гламура. Когда только литература (или творческий подход к своей собственной жизни) и может противостоять напалму и ковровым бомбежкам гламурных симулякров.

Лев Данилкин: «Нам интересно, что так никуда не исчезнувшая хтонь была не только источником страдания, искажавшего интеллигентные физиономии русских писателей жуткими гримасами, но и стала для них своего рода зарядным устройством, резервуаром горючего». Что ж, если так, то в полку писателей, чьи одухотворенные лица искажены праведным гневом, прибыло. Знакомьтесь – Сергей Минаев. Автор «Повести о ненастоящем человеке».